Позитив форуМ

Фанфикшн, фанфик (fan-fiction, fanfiction, fanfic) - произведение с героями и/или элементами действия, взятыми напрокат из чужих произведений; как правило, фанфики создаются на основе книг, кинофильмов или сериалов.
Выставляем сюда свои творения или произведения других авторов(только с разрешением).

К сожалению никогда о таком не слышал!

Вот и зря! Убойная штука эти фанфики - так затягивает))

Немного слэша...

Состояние аффекта от nyctophobia Рейтинг: NC-17
Содержание: Температура 39.7. Голова не соображает. Озноб. Дрожь крупными волнами прокатывается по телу. Холодно, холодно,как же холодно...
Персонажи: Вадим Галыгин, Павел Воля
Жанры: Ангст, Драма
Предупреждения: Изнасилование, Смерть героя
Глав(ы): 1 Завершено: Да

Current music – Ночные Снайперы “Звучи”

Температура 39.7. Голова не соображает. Озноб. Дрожь крупными волнами прокатывается по телу. Холодно, холодно,как же холодно.. Горячий яблочный сок с корицей и медом, Колдрекс и Аспирин. Молчащий телефон. Ноль смс. Ноль звонков. Чувство полной ненужности. Раннее утро. Всего 7 утра. Сна - ни в одном глазу. От безысходности не представляешь,чем заняться. Никому не нужный, простуженный, с охрипшим почти отсутствующим голосом.
Больной маленький мальчик.
Он слишком рано проснулся. Еле поднялся с кровати, вывернулся из опутавших все тело влажных простыней и поплелся за джинсами,в которых лежал мобильник. Натянув штаны он набрал номер Ксении:
- Алло, - просипел в трубку он, - Ксюш… Да,это я. Не узнала? – хрипло усмехнулся, - Я заболел. Что? Да,совсем заболел. Не как обычно – по настоящему. Температура под 40. Лежу в постели. Сил нет даже по квартире пройтись. Давай сегодня вместо меня Тимура отснимем? А я постараюсь послезавтра вместо Харламова отработать. Если приду в себя к тому времени. Нет… Нет, я думаю,что к тому времени голос появится. Нет,я не буду говорить, как сейчас. Я буду говорить нормально. Да. Я просто не хочу сидеть дома. Мне надо работать. Ну не надо вести себя,как моя мама,хорошо? – он внимательно слушал то,что говорил голос в трубке, - Ладно. Ладно,я постараюсь отлежаться. Да,я сбиваю температуру. Ксюш,ну хватит,а? – улыбнулся, - Нет,я люблю,когда обо мне заботятся,но когда это делает мой режиссер – это как-то странно. Договорились. Спасибо. Угу. Постараюсь. Пока. Передавай всем привет от больного меня. Спасибо. Ну все,все… Пока.
Он отключил телефон и кинул его на скомканное одеяло. Сел на край кровати и закурил. Задумался. Потом решил,что лучше все-таки выпить чего-то горячего и поспать еще немного. Из-за высокой температуры сильно кружилась голова. Ударившись плечом об угол стены в коридоре и смачно чертыхнувшись он доковылял до кухни и включил кофеварку. Плюхнулся на табуретку,закурил,закашлялся. Ударился логтем о край стола. Сигарета незатушенной упала на пол. Он снова закурил. Снова по кругу – закашлялся, его начало мутить. Голова кружилась так,словно он всю ночь катался на центрифуге.
Кофеварка щелкнула известив о готовом горчем кофе. Он налил себе в чашку ароматный напиток и от его запаха начало тошнить еще сильнее.

Нет,все,к черту – спать и не просыпаться.

Он вернулся в спальню,упал прямо на одеяло и моментально уснул. Через несколько часов его разбудил телефонный звонок. Нащупав трубку и не открывая глаз он нажал на кнопку “Прием” и низким шепотом проворчал:
- У аппарата…
- Да,Паш,здорово,ты как там? Совсем расклеился,да? Мы тут думали сегодня все к тебе заскочить,полечить тебя чем-нибудь горяченьким…А то это не дело – все тут,видите ли,работают,а Паша не пашет, - Харламов хохотнул, - Паша типа отлеживается… - веселый голос в трубке пудрил мозг очередным огромным количеством информации.
- Вы – это кто? – спросил Воля и закашлялся.
- Так,хватит кашлять и давить на жалость. Мы – это я, Батруха,Родригес и Галыгин. Ну это – сто пудов. Скорее всего Ромка с Лехой еще будут. Если не нажрутся к тому моменту,как мы все соберемся,а то ты знаешь,как у них бывает…Им,зайчикам,мало надо. - Гарик громко заржал прямо в трубку и Паша отстранил мобильный от уха,чтобы не оглохнуть.
- Бля,ты что уже с утра бухой,Гар? – прохрипел Воля.
- Да не,ну чо ты? Я сегодня тут всех на позитив настраиваю. Без тебя скучно. По-крайней мере мне. Никто не ходит по репетиционному весь обдолбанный. Не над кем постебаться. Гы.
- Да иди ты… Ладно,приезжайте,только вечерком,а то мне кажется,что я готов спать еще целые сутки. Но ради вас,так и быть,сделаю исключение. Постараюсь проснуться. И ниче,если вы приедете,а я тут такой не уложенный и ненакрашенный? – он усмехнулся.
- Ой,да ладно,как будто мы тебя таким не видели? Или тебе гримера привезти? - заржал
Гарик.
- Ладно,все, забились. Подъезжайте часам к восьми-девяти,окей?
- Без проблем. Привезти че-нить?
- Сигарет. Мне курить нечего. И сука Колдрекса. Всего какой есть,там какой-нибудь Супер-пупер-мега-сильный-чтобы-снесло-сразу.
- Так может кокса сразу? – Гарик опять глупо заржал.
- Во-первых, не смешно. А во-вторых, в аптеку зайди,пожалуйста,мне реально очень плохо и я охерительно хочу,чтобы мне стало лучше.
- Ладно, понял. Зайду. Ждите нас к девяти,пациент.
- Договорились.
- Чао.
- Увидимся.
Паша отбил звонок, лег на спину и уставился в потолок. Перед глазами все плыло. Сейчас бы залезть под душ и погреться – знобило жутко, - но сил не было ни на что. Он свернулся в постели калачиком,обмотал себя одеялом настолько,насколько это позволял его рост и около получаса не мог уснуть. Потом глаза как-то сами собой закрылись и он забылся беспокойным сном.

Его разбудил звонок в дверь. Он слез с кровати,поднял одеяло,которое почему-то валялось на полу, и, шатаясь и ударяясь о все стоящие на пути предметы,доплелся до прихожей. Прислонившись к стене, он постоял пару минут,чтобы немного придти в себя. Слабость во всем теле была настолько сильной,что он еле стоял на ногах. Снова звонок в дверь.
- Да слышу я,блять,слышу. Или вы хотите,чтобы я сдох прямо на коврике в прихожей? – пробубнил Воля.
Он немного поковырялся с замком и наконец открыл дверь. То,что он увидел за ней его несколько удивило. “Несколько” – это довольно мягко сказано. Паша стоял разинув рот и не знал,что сказать. Держась обеими руками за косяки двери, на входе стоял Вадим Галыгин. Пьяный. Абсолютно пьяный.
- Э… э… Вадь,ты чего? А… эээ… а где все остальные? – Воля несколько собрался с мыслями и выдавил из себя пару фраз.
- Ммм…Я….ммммм…к ммм…тебе ммм…приехал…типа.... – промычал Галыгин.
- А что случилось-то? Где Гарик?
- Да к чччерту Гггарик, мне ммм…поговорить с тобой надо,Пппаш…- Вадик еле ворочал языком.
- Не,ну ты заходи… - Паша поморщился от проспиртованного амбре, исходящего от Галыгина, и пропустил его в прихожую.
Тот ввалился в квартиру и уцепился рукой за дверь шкафа,чтобы не упасть.
- Ээм…Вадь,может тебе поспать,а? Ты выглядишь еще хуже,чем я. – Воля попытался улыбнуться и перевести все в шутку.
- Мммне надо поговорить… с тттобой… я ссказал… - пробурчал Вадим.
- Ладно,ладно,без проблем,щас поговорим. Ты заходи,располагайся,чувствуй себя как дома и все такое... Блевать,я надеюсь,не собираешься,а то у меня ковер в комнате новый?
- Ннет, ммне нннормально… - Вадик еле переступая по полу,не снимая ботинок пошел в сторону спальни.
- Не,слушай,давай только не туда,а? Пошли в гостиную? Там на диване уляжешься,может заснешь. Тебе лучше станет. – Воля попытался преградить вход в комнату,но Вадим упрямо шел именно туда.
- Мммне, блядь, нннормально,я сссказал…
- Бля,ладно,отлично. Пошли,посидим на кроватке - как мило. Чо ты там перетереть хотел,а?
Паша отступал все дальше вглубь спальни,а Вадик шел прямо на него,хищно изучая его голую грудь. Тут Галыгин споткнулся о край ковра и не удержав равновесия уцепился двумя руками за Пашино запястье. Сустав хрустнул. Паша свалился на кровать:
- Бля,сссука! Ты ебанулся что-ли совсем? Пьяный в жопу, а сильный,как лошадь! Ты под ноги смотришь? – начал орать тот.
- Извини…я не хххотел…
- Да я,блядь, понял,что ты не хотел. Ногами надо лучше передвигать. И вообще,хуй ли ты такой бухой пришел? Что ты хотел обсудить? Давай шустренько поговорим и ты пойдешь домой отсыпаться. А лучше,я тебя отвезу. Плевать на то, что я болею – ты где-нибудь свалишься и заболеешь чем-нибудь покруче меня - февраль на улице. Бля,у меня итак мозги нихера не работают,так еще и ты… Сука ты Вадик. Дома в таком состоянии сидят.
- Не…Паш…Реально,иззззвини…Мне пррравда ннннадо с тобой пппоговорить…. – Галыгин тяжело осел на кровать и подобрал под себя ноги в грязных уличных ботинках. Воля растерянно хмыкнул,но сказал только:
- Ну?
- Воощщем…Я знашшь что хотел сссказать…
- Ну,я слушаю,валяй.
- Я тут подумал… - начал Вадик.
- Да ну? Подумал? На тебя это не похоже. – буркнул Паша и от отвращения к запаху алкоголя – его снова начинало подташнивать - отодвинулся подальше от Галыгина.
- Ты это…не отползай от меня…разговор-то личный…Мы же…того…друзья в конце концов…
- Ну?
- Ну вот и я знаешь что решил…Тут слышь,какая тема…вот Батруха и Харламов… Ебутся? Однозначно ебутся…
Воля поморщился:
- Что за бред?
- Ты молчи и дальше слушай… Перлов и Родригез. Ну,понятное дело,ебутся. Да я даже,знаешь,ржать не буду,если узнаю,что наши Зззайчишки друг другу зззагоняют…
- Блядь,Галыгин,да что ты,сука,несешь?
- Слышь,а я…я чем хуже? – он икнул и удивленно вскинул бровь.
Паша закашлялся и спазм сдавил горло так,что в глазах потемнело,но он тихо и отчетливо заговорил:
- Слушай,Вадик. Меня абсолютно не прикалывают разговоры на такие темы. Во-первых,это не мое дело. Пусть ебут хоть жирафов – мне плевать. Во-вторых,ты от кого такого бреда наслушался? Хочешь об этом поговорить – топай в гримерку к нашим девочкам-танцовщицам, вот они тебе точно порасскажут,кто,где,с кем и в каких позах. И последнее – блядь,я-то тут причем и почему именно со мной ты решил этот бред обсуждать?!
Галыгин состроил недовольную мину и буркнул:
- Ты-то как раз очень даже причем…
- Нет,Вадик,извини,но я совершенно не врубаюсь во всю ту хуйню,которую ты несешь и давай лучше обсудим то,что ты хотел обсудить – если это действительно стоит того – когда оба будем более вменяемы,а?
- Таак…значит ты меня заткнуть решил,да? Очень умно. Принеси мне чо-нить выпить. Мне нннадо догнаться. – приказным тоном сказал Галыгин, качаясь встал с кровати и показал Воле на дверь.
Паша,охренев,на автомате поднялся и не думая пошел к холодильнику за бутылкой водки. Достал ее и поплелся обратно в комнату. Возвращаясь,он сообразил,что забыл взять стакан. Пошел на кухню и взял первую попавшуюся под руку кружку. Уже подходя ко входу в спальню он почувствовал что-то не то. Остановившись в дверях он сообразил,что его смутило. Вадима в комнате не было.
- Эээ… Вадик?
“Наверняка валяется за кроватью” – ухмыльнулся Воля и с улыбкой на лице вошел в комнату. Момент. Сильный толчок в спину – и он лежит на кровати ничком.
- Ссука. Хера ты делаешь? – прорычал он в подушку.
Галыгин повалился на него сверху и стал расстегивать ремень на джинсах.
- Что,сука,нне понимаешь ннничего,да? Не понимаешь? Так я тебе щас объясню,какого хуя я пришел. Я тебе щас объясню. Доходчиво объясню.
- Блядь,да слезь с меня,придурок ебанутый! – Воля брыкался и пытался вылезти из под щуплого,но тяжелого тела Вадима. Но тут Паша стал соображать,что от его попыток вырваться у Галыгина встает. От этой мысли стало противно и страшно – и он практически перестал сопротивляться. То есть он продолжал дергаться и стараться высвободить хотя бы руки,но уже понимал,что все то бесполезно – если эта туша решила прямо сейчас что-то с ним сделать,то его сопротивления уйдут вникуда. Сейчас он был слабым и больным, а Вадик пьяным,а значит – очень сильным и бесконтрольным.
- Иди нахуй,бля,пидор! Галыгин,сука,слезь ты с меня! – Воля извивался и пытался укусить ладони Вадика,прижимавшие к постели его запястья.
- Что,блядь,не понял еще,да? Есть еще и возражения какие-то? Ого,бля! Да по одному твоему виду понятно, что я далеко не первый, кто решил тебе вставить! Не рыпайся, сука, а то больно будет.
- Ты больной! У тебя крыша поехала совсем! Галыгин,съебись отсюда! Сука,мне девушки нравятся,а не ты! Иди нахуй!
Вадим еще сильнее обхватил коленями бедра Воли и рывком стащил с него итак очень низко висевшие джинсы,наткнулся взглядом на надпись на резинке трусов, – “Dolce & Gabbana” – он довольно улыбнулся про себя, – Ки-тай!
Хищно усмехнувшись,Галыгин до конца расстегнул свои джинсы,стянул трусы и насухую вошел в уже почти смирившегося Волю. Того тряхнуло от боли и он тихо вскрикнул в подушку. Ему показалось,что возбужденный член Вадима продрал его до самого желудка.
От нестерпимой боли и безысходности Паша начал постанывать – что Галыгин тут же воспринял,как стоны удовольствия и сильнее прижал его руки к постели. Большие ладони Вадика выглядели,как огромные тиски на тонких мальчишеских запястьях Воли. Тому показалось,что его кости хрустнули под навалившимся на них весом. Теперь Галыгин вбивал в него с таким напряжением и упорством,что казалось,он сам не замечает боли. Но через несколько мгновений его звериная хватка ослабла,а потом все тело сотрясла мощная волна оргазма и он кончил,лениво скатившись на постель рядом с Пашей.
Вадим устало сел на кровати,оделся и поднял с пола бутылку водки и кружку. Налил себе полную - и не морщась выпил. Встал,покачиваясь вышел в прихожую,натянул куртку и,хлопнув дверью,ушел.

II

Current music - Limp Bizkit “Hold On”

Паша лежал в кровати,натянув одеяло до подбородка,и тупо смотрел в окно на падающий снег,кружащийся вокруг оранжевой фонарной лампочки. Не хотелось ни курить,ни пить - не хотелось ничего. Гарик с ребятами заехал на пол-часа. Они буквально заставили Пашу выпить пол-стакана горячего красного вина с медом и уехали. Он не улыбался – все больше молчал. Галыгина с ними не было,да никто о нем и не спрашивал.
Ему было плохо. Температура поднималась все выше,давление “каталось на Американских Горках” и кровь стучала в висках. Все тело ломало. Гудящей болью ныл низ живота. Он чувствовал себя грязным. Испорченным. Испачканным в чертовой голубой краске. Хаха. Можно было и улыбнуться,но мышцы его лица не дрогнули. Он пролежал в ванной полтора часа,но чувство того,что его испачкали не ушло. Он ощущал себя тряпкой. Его – больного и слабого – примитивно изнасиловал его пьяный друг. Замечательная ситуация. И непонятно,куда деваться,куда бежать и как все исправить. Он заставил себя встать с кровати и достать из тумбочки пакетик с кокаином.
“Немножко остыть,немножко остыть,остыть и забыться хотя бы на десять минут…” – дробью отбивалась в подсознании фраза.
Он вытащил из кошелька кредитку и пятидесятидолларовую купюру. Положил все на тумбочку рядом с прозрачным пакетиком,наполненным примерно десятью граммами “волшебного порошка”и взялся руками за голову: “Дурак,какой ты идиот,пора бы уже научиться самому переживать свои проблемы,а не топить все в выпивке и наркотиках. Пора бы за почти 28 лет этому научиться. Но я слабый…Я – слабый. Отлично. Сегодня я наконец это понял. Я слишком слабый.” Он посмотрел на себя в зеркало на встроенном шкафу и одними губами проговорил,смотря себе в глаза:
- Я слишком слабый.
А,плевать. Все. На все плевать. Что хочу,то и делаю.
Он отсыпал небольшую горку порошка на тумбочку,опустился на колени перед ней и аккуратно выложил кредиткой дорожку. Потом быстро скрутил купюру в трубочку и отработанным движением на одном дыхании вынюхал дорожку полностью левой ноздрей.
Повторил тоже самое – правой ноздрей. Оперся спиной о кровать,закрыл лицо руками и заплакал.
Ты ничтожество,Воля. Шоумэн,блядь. Ничтожество – и больше ничего.
А столько работы – и все в жопу. Есть только ты,и то – кто ты? Трахнутая тряпка. Грязная трахнутая тряпка в пустой холодной квартире. “Может я так сдохну? Может еще граммов семь и все? Или может наесться снотворного,выйти на улицу так,в джинсах и в тапках и отрубиться? А там замечательная погода - -25 градусов. Супер. Часов на шесть меня может и хватит,а потом синего Пашу Волю повезут в морг. Я гений.”
Так он проплакал несколько часов как маленький мальчик. Пустые ничего не значащие мысли. Брошенный. Не нужный и использованный. Он плакал,плакал и наконец уснул на истоптанном грязными уличными ботинками бежевом ковре прямо рядом с кроватью.

Утром только проснувшись он тут же позвонил Ксении:
- Ксюш, доброе утро. Я в понедельник выхожу. Снимаем со мной. Я..ну да,я вроде выздоровел. За одну ночь,да. Раз – и как рукой сняло. Я отлично себя чувствую. Мне нужно на работу,понимаешь?
“Мне нужно забыться и одеть маску. Я не могу быть наедине с настоящим собой. Я загибаюсь.”
- У меня все замечательно. Все супер. Не веришь? Слышишь,я улыбаюсь,значит все отлично, - он вытер еще не высохшие слезы со щек, - Так вот послезавтра я буду работать. Как обычно. Окей. Увидимся.

Надо было с кем-то поговорить. Очень не хотелось оставаться одному. Он позвонил Харламову,но у того телефон был вне зоне действия сети. Позвонил Родригесу,но у того мобильный был отключен. Раньше он мог бы позвонить Вадику и тот бы приехал к нему просто посидеть,выпить чего-нибудь. А теперь…
Раз не с кем поговорить,то нужно просто спать. Отключиться до понедельника и все будет хорошо. Все обязательно будет хорошо.
Он пошел на кухню,выпил три таблетки снотворного,сел на табуретку и задумчиво выкурил сигарету,а потом,почувствовав сонливость,вернулся в спальню,лег на кровать,укутался одеялом и уснул.
Так прошло два дня. Снотворное,сигареты,кофе и кокаин. Сухо и бесчувственно.

III

Current music – Staind “Outside”

Долгожданный понедельник. Долгожданная работа. И долгожданная маска.
На сцене Камеди Клаб гламуррррный подонок – Павел “Снежок” Воля.

Пять шагов – он на сцене. Два шага – до микрофонной стойки. Семь шагов - по окружности сцены. Хлопаем, хлопаем, белозубая улыбка налево,направо, светящиеся глаза, все стильно, все свежо, все модно. И это - он. И за черной тенью карих глаз никто никогда ни о чем не догадается. Все получают удовольствие. И он получает удовольствие. От того,что хотя бы на пол-часа он прощается с реальным Пашей Волей и превращается в нахального самоуверенного ублюдка. И этот ублюдок под кайфом,как всегда. Он сейчас – король мира. Он – круче всех в этом маленьком зале. И чувствует он себя действительно лучше всех.
А потом аплодисменты – ему и только ему. И сто мерцающих в свете софитов глаз – пятьдесят восторженных взглядов. И в каждом взгляде – удовольствие. В каждом взгляде – радость. И он чувствует себя нужным. Он больше не чувствует себя одиноким. Он весь – для них. Они все – хотят его. И он щедро раскидывает волны своей позитивной энергии – в зал. Для тех,кому он небезразличен. Для тех,кого он не знает,но кто считает,что знает его. Подонка. Того самого гламурного ублюдка. А не настоящего Его. И как же хорошо,что не знают.
Пол-часа на сцене. Прощается. Звукорежиссер включает Busta Rhymes feat. M.O.P. Ставшая традицией фирменная распальцовка – и он уходит со сцены. Маска сползает с лица и снова в глазах – только боль. “Наверх,на второй этаж – в туалет,с кокаином,нужна доза,да,да,да. Я так не могу. Это невозможно.” На лестнице он столкнулся с Вадиком. Тот обвел его оценивающим взгядом,ухмыльнулся и продолжил спускаться вниз. “Ненавижу. Ненавижу эту суку.”
Потом все словно в дыму: дверь в мужской туалет,стоящие около раковин улыбающиеся и что-то бурно обсуждающие Мартиросян и Таш, кабинка, белый порошок, расширенные зрачки.
Паша вышел из туалета,шмыгнул носом и опустился на стул на балконе. Кто-то подошел сзади и положил руку ему на плечо. Ему было до безобразия плевать,кто это. Оказалось - Галыгин. “А,по хуй.”
- Паш,тема есть,надо обсудить.
- Я тебя слушаю, - безразлично буркнул Воля.
- Не здесь. Не на работе. Где-нибудь в баре. Это серьезно.
Паша усмехнулся. “Что тут может быть серьезного? Совесть зажрала,да,блядь?”
- Хорошо. Ты отснялся уже?
- Да. Поехали сейчас. Итак уже поздно,Ксюша не будет против.
- Идет. Поехали. Куда?
- Да все равно,по ходу решим.
Они молча встали и отправились в гримерку за куртками. Вышли из Golden Palace, направились к стоянке.
- На моей поедем, - безапелляционно заявил Вадик.
- Да мне в общем-то пофигу, на чьей.
Они сели в машину. Воздух между ними был наэлектризован от напряжения и неприязни.
“Как я тебя ненавижу,если бы ты знал. За такие вещи убивают. Такие предательства не прощают. А ты поговорить хочешь,придурок. Мне не о чем с тобой говорить. Я вообще не знаю,какого черта я делаю в твоей машине и какого черта я согласился с тобой куда-то ехать. Скажи спасибо моему незаменимому белому порошку. Сука.”
Галыгин ловко вырулил со стоянки. Машина разрывала темноту ксеноновыми фарами. Воля закурил.
- Куда мы едем? – поинтересовался он.
- Я не знаю.
- Блядь,давай тогда здесь поговорим? Хуй ли меня надо было тащить куда-то в такой мороз? Я вообще имею полное право послать тебя на хрен и игнорировать все твои попытки наладить какой-либо контакт со мной! Ты ублюдок,Вадик! Ты меня бесишь,ты совсем к черту ебанулся!– Паша сорвался.
- Остынь. Сейчас разберемся, - сердито бросил Вадик. Он заехал в какой-то переулок и заглушил мотор.
- И какого хрена? – оглядываясь и ничего не понимая пробормотал Воля.

it’s the first day of the rest of your life.(c)

- Вообщем,слушай сюда, - Галыгин нахмурился и был абсолютно серьезен, - Хочешь нормального отношения? Ты его получишь. Хочешь,чтобы никто ничего не узнал - тебе же так важно общественное мнение и репутация – никто ничего не узнает. Вот только есть одно “но”. Ты должен оказать мне одну услугу. Сделать мне одолжение.
- Ну?
- Услуга очень простая, - Вадик нажал на кнопку блокировки дверей. Воля удивленно вскинул брови. Его передернуло, - Минет, - буркнул Галыгин,словно это было в порядке вещей.
- Пошел ты на хуй! Блядь,ты,ебаный пидор,ты меня оттрахал,а я должен тебе теперь отсасывать?! Да иди ты в жопу со своими одолжениями,трепись направо и налево о том,что ты сделал! Меня не ебет!
- Давай,Паш. Или об этом будут знать все.
- Да плевать! Иди в газеты напиши,что ты пидор и изнасиловал своего друга. Мудак,блядь, - “Нет, это не прокатит. Он же реально растреплет это всем. Неужели мне придется…”
- Я жду. Мне все равно,сколько мы будем здесь сидеть,но пока ты этого не сделаешь,я не выпущу тебя из машины и не сдвинусь с места, - Галыгин был абсолютно серьезен.

they'll come soon
I keep waiting... and I wait...
won't somebody...save me.... (c)

Воля не мог решить,прикончить ему этого ублюдка прямо здесь или расставить все точки над i и сделать это потом.
В его голове родилась идея. Превозмогая отвращение, он сказал: “Хорошо. Идет.”
Вадик расстегнул ширинку на брюках. Паша наклонился и,морщась и борясь с тошнотой,взял у него в рот. Тот кончил быстро – он был нереально возбужден – и,хрипя,выдохнул.
Воля поднял голову. Галыгин разблокировал двери и Паша смог открыть окно и сплюнуть. “Пиздец. Что я делаю? Что я только что сделал? Кто здесь невменяем? Я или он?..”
- Вези меня домой, - только и смог сказать он. Достал сигареты из кармана и закурил. И тут же сообразил,что уже на пять минут забыл,как дышать.
Вадим завел машину и выехал на дорогу.

IV

Current music – Психея “Звезда в звезде”

Паша чувствовал полное опустошение. Утром нужно было снова идти на съемки,а ему абсолютно не хотелось никого видеть. Ему казалось,что теперь у него на лице большими буквами написано о том,что он сделал и что делали с ним. “Я схожу с ума. Я схожу с ума. Или мне это приснилось. Я вообще не врубаюсь,что здесь происходит. Я спятил? Я слишком много принимаю? Я перебрал с коксом и бредил? Я абсолютно ни черта не понимаю… Я знаю только одно – больше всего на свете я ненавижу эту суку. Он меня сломал,он испоганил все. Теперь я никому не верю. Никому,кроме себя. Но ведь я могу все решить. В конце концов,никто теперь не разберется с этим,кроме меня. Никто не сможет этого понять. Никто.”
Он отправился на кухню,вынул из холодильника бутылку виски и сделал несколько больших глотков.
“Остается один вариант.”
Он набрал номер Вадика и как ни в чем не бывало заявил:
- Мне нужно с тобой поговорить. Я все решил. Приезжай.
Тот не удивился:
- Хорошо.скоро буду.
“Я же привык играть. Я всегда играю на публику. Никто не знает,что на самом деле происходит у меня внутри. Да,впрочем,всем плевать на это. Все привыкли видеть мою надменность. Все привыкли видеть самоуверенность. А теперь я покажу вам,кто я такой. Таким вы меня еще не видели.”
Через двадцать минут раздался звонок в дверь. Паша открыл. В голове пронеслись воспоминания о том вечере,когда Вадик валился в его квартиру пьяный и невменяемый. Волю передернуло,но он быстро взял себя в руки и претворился обрадованным.
- Я тебя ждал. Заходи,поговорим, - он улыбнулся, - Проходи в гостиную,расскажу,что я придумал.
Вадим снял куртку и ботинки,зашел в комнату и сел на диван.
- Ты знаешь,я все обдумал. Давай может куда-нибудь съездим и все хорошенько обсудим. Может у нас что-нибудь и получится,а? – Воля хитро подмигнул.
- Эмм…Удивляешь. Ну давай,раз ты все для себя решил.
- Только поедем туда,где поменьше людей,идет?
- Мне все равно.
- Отлично. Одевайся и спускайся к машине,а я сейчас.
Вадик ничего не говоря быстро накинул куртку и вышел из квартиры. А Паша достал свой спрятанный в тумбочке пакетик с кокаином и отсыпав себе дозу быстро ее принял. Потом одел пальто и долго смотрел на себя в зеркало. Зрачки медленно расширились и глаза заблестели. В голове крутилось: “Проблема. Проблема. Проблема”
Он шепнул себе: “Ты знаешь,как ее решить. Вот и реши. Учись разбираться САМ.”
И резко повернувшись на каблуках, не оглядываясь,он захлопнул за спиной дверь и спустился во двор к машине. Внизу его ждал нахохлившийся от мороза Галыгин.
- Ну что,едем? – Паша зазывно улыбнулся.
- Угу, - буркнул Вадик и влез на пассажирское кресло, - Включи кондиционер,а? А то я задубел совсем.
- Конечно.
Воля резко вырулил со стоянки и направил машину к шоссе. На улице стоял поздний январский вечер. Снег не шел и от этого на улице казалось еще холоднее. Дворники скрипя соскребали с лобового стекла лед. В машине из-за слегка тонированных стекол казалось еще темнее,чем снаружи.
Они ехали молча. Чувствовалось,как Галыгину неуютно. Паша напротив что-то довольно напевал себе под нос. Черный блестящий автомобиль километр за километром проглатывал дорогу и нес их куда-то в темноту.
В конце концов Воля остановился у обочины около леса. Дорога была пустой. Ни одной машины. Он сам не понимал,куда он заехал.
- Выходи, - буркнул Паша.
- Что? – не понял Вадим.
- Я сказал,выходи,ты не понял? Ты согласился поговорить,вот я и привез тебя…поговорить, - голос предательски дрогнул.
- И куда мы пойдем? – Галыгин не нашелся,что ответить умнее.
- Гулять,бля. Выходи из машины.
- Хорошо,хорошо,выхожу.
Вадик вылез из машины и засунув руки в карманы стал переминаться с ноги на ногу от холода.
Паша сидел обхватив обеими руками руль и смотрел вперед. В голове было пусто. Сейчас никто не подскажет ему,что делать. Он специально не смотрел в зеркало заднего вида,чтобы не видеть своих глаз. Протянул руку. Открыл бардачок и достав что-то засунул это в задний карман джинсов.
Несколько раз глубоко вздохнув,он вылез из машины и вплотную подошел к Вадику.
- Ты хочешь меня? – тихим шепотом.
- Эмм…Кажется,мы это обсудили еще у тебя дома.
- Скажи мне сейчас – ты меня хочешь? – настаивал Воля.
- Тебе что надо это миллион раз повторять? – взвился Галыгин и стал нервно теребить в руках молнию от куртки.
- Ты-хочешь-меня-сейчас? – звенящим от злости голосом снова задал вопрос Паша,только на этот раз сам вопрос звучал уже как утверждение.
- Да! Да,блядь,хочу. Постоянно. И что?
- И это проблема,Вадик, - мягким тоном,словно объясняя что-то непонятливому ребенку,произнес Воля, - А проблемы по определению надо решать. Знаешь,так,раз – и нет проблемы…
Он на секунду замешкался,потом резко выдернул пистолет из кармана джинсов и выстрелил точно Вадику в лоб. Дымок от прогоревшего пороха продолжал струиться из дула.
-…раз – и нет проблемы… - повторил дрожащим шепотом он,возвращаясь в машину и оглядываясь на тело,безжизненно лежащее у обочины.

Он сел в машину. Нежно протер рукоять пистолета платком и убрал его обратно в бардачок.
Взялся обеими руками за руль. Непонимающими глазами уставился вперед на заснеженную дорогу. Ни одного фонаря. Ничего. Только пустота и… снег пошел…
“Это же состояние аффекта” – подсказало подсознание.
- Да… это же все в состоянии аффекта, - улыбнувшись,сказал он вслух сам себе.
Паша прикурил сигарету,улыбаясь собственным мыслям, посидел так в темной машине,нервно затягиваясь каждые несколько секунд и, выбросив окурок в полуоткрытое окно, повернул ключ зажигания. Машина привычно и дружелюбно заурчала.
- Просто состояние аффекта, - повторил он еще раз.
Павел Воля нажал на газ и черный BMW X5 мягко сорвался с места и тихо зашуршал по снегу в темноту.
_________________

Немного стёба...

Жутко секретный дневник Рона Уизли
(по прочтении - самоуничтожается!)

Рейтинг: R.

Жанр: стеб (Поджанр - эротический триллер).

Дисклаймер: герои не мои, (Дж.К. Роулинг), идея - витала в воздухе, в общем - любые совпадения имен, событий и сюжетов с чьим-либо еще творчеством - чисто случайны. (Я серьезно!).

Герои: Рон Уизли (starring), Гарри Поттер (в эпизодах), остальные не герои, а так - персонажи…

Summary: в кабинете Филча скрывается немало любопытного….

Предупреждение: злостный стеб, ОЧЕНЬ грязные намеки на слэш и гет, ненормативная лексика, ООС (отношения вне контекста), неуважительное отношение к персонажам, тексту и самому автору (!!!) и все остальные смертные грехи, какие вы еще найдете в процессе чтения. В общем, "Казнить нельзя помиловать". Где ставить запятую, решать вам.

Примечание: место действия вам известно, а время - начало "Узника Азкабана" (хотя про самого узника тут ни слова). Короче, сплошная альтернативщина…

Жутко секретный дневник Рона Уизли

(текст)

************************************************
Год - текущий. Месяц - октябрь. День недели… А х**н его знает, какой.

8.02 утра - Проснулся. Отправил в нокаут этот чертов будильник.
8.05 - Проснулся еще раз.
8.45. - Ой, едрить твою мать! Проснулся по-быстрому, энергичным пинком пробудил Гарри (а что, ему после Дурслеев не привыкать), побежал искать по комнате свою форму и прочую одежу.
8.46. - Форму не нашел, зато вспомнил, что собирался со вчерашнего сделать что-то нужное и полезное - а что, забыл.

8.52. Вспомнил, что первым уроком сегодня Биннз, так что форму можно не надевать - этот старый маразматик до сих пор не замечает даже, что у него и тела-то нет. Спер у Гарри зубную щетку - он ими все равно не пользуется, до сих пор по старой привычке чистит зубы пальцем.

8.53
Пока умывался, вспомнил, чего хотел сделать - спалить под корешок усы миссис Норрис - вчера я прочитал в "Энциклопедии чудовищ и монстров", что у кошек это не усы, а вибриссы - они ими ощущают колебания воздуха, вроде как полицейские - машины радаром. Так вот как эта пакость засекает нас с Гарри, даже когда мы в плаще-невидимке. Нет, с этим надо кончать.

9.00. Закончил умываться и не спеша побрел на историю - а чего к Биннзу торопиться?

9.35.
Под аккомпанемент усыпляюще занудного голоса старины Бина весь урок напряженно обдумывал, как же мне добраться до кошки Филча. Придумал - приманю-ка ее на живца, то есть на Струпика. Он у меня парень не промах, как дойдет до жареного - сразу удерет, а если не удерет - все равно эту сволочь Петтигрю не жалко.

9.36. Идиот! Как же я раньше не догадался! Если Норрис сожрет у меня крысу (а с меня в этом случае взятки гладки), Перси просто вынужден будет отдать мне свою сову - потому как на новую крысу у предков, естественно, денег нет - раз в жизни выиграли, да и то промотали в казино в Шарм-эль-Шейхе.
По-моему, я гениален. Пойду на дело сегодня же ночью.

10.05.
Столкнулся на перемене в коридоре с Мак-Гонагалл. За отсутствие на мне формы Гриффиндор потерял 5 баллов. Странно - обычно теряет 15. Впрочем, похоже, на сей раз старой перечнице было не до меня - обернувшись кошкой, она неслась куда-то с подозрительной для ее возраста скоростью.

10.09.
Похоже, удача сегодня решила развернуться ко мне лицом, а не голой ж**ой. После проповедей Бина по плану должно было следовать истязание покруче - арифмантика у Вектора, но нас от него спасла мадам Стебль, которой по счастью, как раз сегодня снова понадобились помощники-добровольцы для расфасовки урожая "Красы Ямайки" - так назывался выведенный ей лично новый сорт скороспелой марихуаны (СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО - главный источник доходов Хогвартса). Естественно, добровольцев долго искать не пришлось - ради процветания любимой школы все оказавшиеся в пределах слышимости "грифели" согласились абсолютно безвозмездно помочь нашей любимой учительнице. Остальные факультеты тоже бы не отказались, но мы их, как всегда, опередили.

(Ну, вообще-то, если честно, мне лично забота о благе Хогвартса всегда была до фени - что бы там ни наболтал Гарри этой легковерной дурочке Роулинг. Просто наличие совести не позволяло профессору Стебль (не то что всем прочим) относиться к ученикам как к тупой рабочей скотине, и после трудов праведных эта добрая женщина всегда приглашала нас оценить на вкус качество очередного сбора вместе с ней (это называлось "тренировкой вкусовых и нюхательных рецепторов в полевых условиях"), а потом, хорошенько раскумарившись, вспоминала свои молодые годы и очень душевно пела: "Мы идем умирать во Вьетнам" (1). Перетренировавшихся от занятий освобождали. Какая жалость, что наши с Поттером рецепторы, привычные к Снейповым зельям и Хагридову пойлу, на "Красу Ямайки" уже не реагируют.

12.02.
До ночи ждать не пришлось. Вышел во двор продышаться и едва не напоролся на Филча - тот, по приказу Дамбльдора, зарывал там здоровенную ямищу, проделанную позавчера моим корешем Гарри - он тогда по просьбе сомневающихся показывал, как вознес к небесам Маггляндии свою стервозную тетку Марджи. Роль тетки в данном случае играл чугунный котел примерно того же веса и формы. Только вот либо Поттер переоценил свои силы, либо чугун, в отличие от жирного брюха, воздух держит плохо… Короче, к небесам котел поднялся. Только вот держался там недолго. И вот когда мой дружбан гордо рассказывал обалдевшим зрителям, в какой крутой осадок выпали дядя Вернан со своею тощей воблой Петунией, с неба раздался нехороший свист, а за ним показался котел, летящий к земле со скоростью много большей, чем его mg в квадрате (2).

В общем, когда он приземлился, и родилась эта самая воронка - глубиной метра два и шириной… а х**н ее знает, не мерял, но если б у дедушки Альбуса еще не отказали мозги, он бы велел ее не заровнять, а превратить в приличный бассейн. Жаль, я подзабыл ему намекнуть.
Самое ох*ительное во всем этом было то, что падение чудесным образом обошлось без жертв. Нет, что все наши успели рассыпаться веером кто куда, это фигня, за три года в Хоге это уже основной инстинкт, а вот что старуха Минерва поверила, будто у нас всех вместе взятых на такое силешек не хватит, и это все - козни Вольдеморта … Бывают же чудеса на свете.

Хотя, когда я сказал, что Филч воронку зарывал, я, конечно, оговорился - на самом деле он просто прохаживался по краешку, временами ковыряя землю лопатой и поминая по матери "проклятых малолетних за*ранцев" и "бездельника Хагрида". В общем, было ясно, что приказ Дамбльдора ему не катит, и такими темпами он будет закапывать эту канаву от забора до полуночи. Видя такое дело, я решил не терять время зря и наведаться в тыл врага прямо сейчас.

12.10.
Захватив у кореша его фамильный плащик, быстренько почесал в коридор подвального этажа и оставил там на видном месте Струпика-Петтигрю с привязанным к ошейнику кирпичом. Конечно, расставаться с ним было немного неприятно, но зато с совой я хоть буду выглядеть как белый человек, а не как рыжий лох. И потом, кто-то должен воздать предателю по заслугам!
Сижу под плащом в засаде, жду.

12.15.
Кошки пока нет. Филча, слава богу, тоже. Струпик начинает нервничать. Я говорю себе, что он на самом деле порядочная скотина, что он снюхался с Вольдемортом, оставил Гарри сиротой, искусал мне все пальцы и обожрал учебники... Помогает мало - ну и едкая же вещь эта совесть!

12.21.
Не зря ждал. Из-за угла показывается наглая принюхивающаяся морда Норрис. Она замечает Струпика, обалдело оглядывается и (как я и думал) шустрой кошачьей рысью чешет прямо к дармовому угощению. Струпик закатывает глаза и падает в обморок.
Черт, мне его все-таки жалко! Нестерпимо. Мы с ним столько вместе повидали, блин! Кажется, я сейчас разревусь. Б***ь, я мужик или кто?!

12.21.10 сек.
Не выдержал. Но Струпика спасти успел - выхватил прямо из пасти Норрис, когда она (вот дебильное животное!) поволокла его прочь вместе с кирпичом. В виде благодарности он укусил меня за палец и шементом пустился наутек. Кошку придется ловить своими силами.

12.22 . Резвая тварь оказалась. Так я скоро чемпионом мира по футболу стану - говорят, у магглов это нехилые бабки приносит. И на фига тогда нам нужен квиддич?

12.30. Поймал заразу! В каком бишь кармане у меня зажигалка?

12.31. Я ничтожество. Я слюнтяй. Я не смог даже подпалить усы какой-то чертовой кошке. Да что там какой-то - кошке Филча и то не смог. А вы бы смогли, если бы видели ее взгляд? Несчастный такой, умоляющий. Струпика мне так жалко не было. Вот был бы на моем месте Гарри - тот бы не задумываясь….

12.32.
Отпустил кошку. Кстати, а почему ее зовут миссис Норрис - может она человек? Ой, б****. Такие мысли до добра не доведут. Сьеду с катушек, как старичок Альбус - и не станет в семействе Уизли единственного нормального члена. Один детей строгает как щепки, другой драконам хвосты крутит… - не хватало только мне открыть приют для бездомных анимагов, пострадавших от жестокого превращения в животных. "Из Хога с приветом" будет называться.

12.33.
От расстройства решил зайти в апартаменты Филча и что-нибудь у него п**дануть. Долго думал, что лучше: именную плеть-семихвостку с надписью "Отличнику гитлерюгенда" или четырехтомный "Справочник зоофила-любителя". Справочник, конечно, было интереснее - уж очень там картинки любопытные, только тяжелый он, зараза, одному не унести.

Пошарил повнимательнее и чисто случайно нашел - еще одну "Карту Мародеров", да не то потрепанное старье, которым мои братцы пользуются, а новую, проапгрейженную версию: старая Карта показывала только перемещения обьекта, а в этой - "подведите к обьекту палец и два раза щелкните ногтем - и вы увидите в режиме реального времени, чем данный обьект сейчас занят."
Плюс регулировка звука, наведение резкости и куча других зашибенных примочек! Нет, все-таки я гениален.

12.34.
С удовольствием пошарил бы еще - у этого козла, помимо карты, заныкано еще много чего прелюбопытного, но пора покидать апартаменты до прибытия их хозяина. Вдруг ему вздумается устроить перекур после тяжкого труда у воронки.

Выхожу из кабинета, изящным пинком своего "г***одава" прикрыв за собой дверь. Миссис Норрис, забившись в угол метрах в двадцати от меня, смотрит в мою сторону со смесью страха и полного офигения. По моему, несостоявшееся аутодафе пошло ей на пользу - она явно стала ко мне лучше относиться. На всякий случай показываю ей кулак и проникновенно говорю, что не стоит доносить Филчу, кто рылся в его барахлишке - а то у меня натура переменчивая, сегодня пожалел ради праздничка, а завтра - кто знает… Кошка в ответ энергично кивает - блин, сколько же в нашем дурдоме оборотней!

13.00.
Добрался до туалета плаксы Миртл - благодаря ей это самое стабильно спокойное и необитаемое место в Хогвартсе. В мужской идти не хотелось - слишком велик шанс нарваться на Драко Малфоя и его "олигофренических эскортеров". Что это значит, меня не спрашивайте, это их Гермиона так обзывает. Такая с виду приличная чикса - а как ляпнет чего-нибудь, так хоть святых выноси.

13.01. Распаковал Карту, читаю инструкцию. Привидение Миртл привязалось было с вопросами, но я послал его подальше, и теперь оно хнычет в соседней кабинке. А, черт, все равно больше идти некуда. Ну-кося, посмотрим…. "подведите, щелкните, звук - включить/ отключить…"

***

15.35. Ой, мама моя родная! Хагрид и Мак-Гонагалл?! Снейп и Люпин?!! Директор Дамбльдор, мадам Хуч и ручка от метлы?!!! Да хрен с ними со всеми, но - Люциус Малфой и Гермиона?!!! Почему я не повесился при рождении?

16.00. Кажется, я начинаю приходить в себя. По крайней мере, распутная рожа моей лучшей подруги (!!!) и довольная харя Малфоя-старшего на фоне интерьеров подвала, где был спрятан Философский Камень, больше не стоят у меня перед глазами. Надо мною зависает в глубокой задумчивости плакса Миртл - я думаю, этот день точно излечит ее от приступов меланхолии.

16.19.
На выходе из туалета вспомнил о том, что сейчас вообще-то должен быть урок зельеварения у Снейпа и мне, по идее, тоже следует там присутствовать. Пришлось ускорить ход - не то чтоб я боялся этого наркомана или фанател от его треклятого предмета, но просто мне не терпелось увидеть, как это он будет вести урок после того, как он… как его… как ему… в общем, мне и в голову никогда не забредало, что наш дохленький божий одуванчик Римус Люпин способен на тако-о-ое! Почему я не родился оборотнем?

16.22.
Пока шел, в коридоре столкнулся с Гермионой - она, видимо, уже выбралась из подвала. Надо обязательно сообщить Хагриду, что его хваленый Пушок ни к черту не годится. Может, он его заменит на Арагога - пауки, они вообще не меломаны.

16.22.20 сек.
Не сдержался, ущипнул Гермиону за задницу. Получил пинок в колено. Эх, а белобрысому дядьке ты все позволяла!

16.23. Б****, зачем я сказал это вслух! Получил от Гермионы не особо обидное прозвище осла, но зато о-о-очень больно - палочкой по голове. Быстренько продолжил путь - не хватало еще мне, конкретному пацану, выяснять с какой-то шалавой отношения! Да кто она такая?! Да я таких как она, пачками и шеренгами….

16.25.
Добрался до класса зельеварения. Эх, черт, ну почему наш Гриффиндор обязательно должен заниматься вместе с этими козлами слизеринцами? Надо намекнуть Гарри, пусть намекнет Дамбльдору, чтобы тот поставил нам в расписании другое время. Со Снейпа не убудет - его все равно сколько ни удовлетворяй, а ходит злой как собака.

16.26.
Че-то я не пойму: почему, когда я вошел, и наши и слизеры малость подзависли, не хуже плаксы Миртл? Дверь я вроде тихо открыл, не ногой и не хуком справа… Только вот Малфой-младший чего-то заржал как шизанутый. Ну ничего, это нам не страшно… На кого там его папочка просил Герми не обращать внимания? На "недоношенное исчадие бесхвостого сперматозоида"?

Так, все, народ точно зелья обнюхался - у Невилла его многострадальная жаба в котел упала, у Гарри - окуляры, Малфоевы "эскортеры" смехом аж давятся, а Снейп шипит не хуже покойника Салазара: "Издеваетессь, Уиз-з-ли?"… Ну, опоздал я на полчасика, чего такого?

16.27.
Ой, мать твою за ногу! Ой, Ё-мое! Эта чертова дура Грэйнджер наградила меня ослиными ушами! То-то я смотрю, чего это от удара палочкой у меня звезды из глаз посыпались! Ой, ешкин кот, что ж теперь будет-то? Ведь чего эта недоучка сделает - так то иной раз ни Помфри, ни Альбусу исправить не дано. Ведь чтоб исправить-то: надо чтоб оно по правилам зафигачено было, а не как ей в башку шарахнет! А если я так теперь ослом и останусь?!

16.29. Сижу в туалете у Миртл и тихо вою. Привидение, как ни странно, уже не хнычет мне в унисон, а катается по полу и стонет в припадке хохота. Излечилась-таки.

16.39.
Пришел Гарри и сказал, что у него есть для меня две новости: хорошая и плохая. Хорошая состоит в том, что за опоздание и явление с ослиными ушами мне лично от Снейпа ничего не было, потому как аккурат после моего ухода от химической реакции между его очками, жабьей желчью и похлебкой из корня мандрагоры, настоянного на околоплодной жидкости василиска, в подвале произошел офуенный взрыв в тротиловом эквиваленте. За это наше Змеючее Величество сняло с Гриффиндора пятьдесят заработанных потом и кровью баллов - все, что у нас было. Само собой, на Гарри с Невиллом сокурсники зла не держат (что взять с богом обиженных…), но вот со мной не прочь бы перекинуться словечком где-нибудь подальше от глаз преподавателей. Так что мне настоятельно рекомендуется уйти в подполье (в прямом смысле) дня на три и не высовывать наружу носа, пока все не забудется.

Когда же я спросил Поттера, что из себя представляет плохая новость, он сказал, что после взрыва кабинету пришел полный и окончательный каюк, и теперь в Хогвартсе еще долго никто не будет заниматься зельеварением. Боже, ну почему у всех на этом белом свете друзья как друзья, а у меня - дурак и мазохист?

16.41.
При слове "подполье" в моей бедной голове быстро зароились воспоминания и я, посоветовав Поттеру обождать и не гнать волну, пошел к старине Севу - а мне было что ему сказать. Сева я застал на пороге злосчастного класса, терпеливо оттирающим со своей физиомордии зеленые пятна слизи (видимо, то, что осталось от Невилла и его жабы). Сам же подвал живописно тонул в дыму, усыпанный обломками потолка. Неподалеку в коридоре, видимо, выброшенный наружу взрывом, трясся на полу припадочный Драко Малфой. Вообще-то я бы дорого дал, чтобы его шарахнуло взрывом чуть покрепче, без лишних признаков жизни... Хотя сейчас, он голубчик, был очень кстати - нашему со Снейпом разговору лишние свидетели как раз не помешают.

Ну, о чем конкретно я вполголоса (когда Драко приполз поближе) сказал Снейпу, повторять не буду - нормальному мужику о таком писать противно - но когда я в точности воспроизвел пару-тройку ласковых слов - тех самых, которые "крошка Снупи" пару часов назад говорил своему "волчонку" - тут уж он резко позабыл о последствиях нашего теракта и прямо спросил, сколько мне дать, чтобы эти слова (и все остальное) НИКОГДА не достигли ушей НИ ОДНОГО живого существа во всем Хогвартсе. Я, как честный человек, сказал, что мне лично - нисколько, но вот родному факультету … Короче, в итоге моего похода Северус вернул Гриффиндору все утраченные 95 баллов и даже согласился на учительском собрании свалить всю вину на слизеринцев.
Нет, я определенно, гениален.

17.03.
Кстати, а ослиные уши, тоже, оказывается, могут пригодиться. По крайней мере, когда красный как вареная свекла Снейп догнал меня в коридоре и поинтересовался, откуда я, черт подери, знаю, я легко и непринужденно указал ему на свои длинные и бодро стоящие "антенны". Снейп побледнел, потом позеленел не хуже злополучного класса и хрипло пообещал, что во что бы то ни стало найдет в своих запасах эликсир, способный в два счета избавить меня от этих ужасных последствий необдуманного злоупотребления некоторых особо ретивых учениц опасными формами колдовства.
Все-таки мама с папой не зря меня делали. Старались люди.

17.17.
Сообщил Поттеру радостную новость. Гарри просветлел и предложил мне пойти с ним на внеурочную тренировку по квиддичу. Вообще-то по расписанию нам было еще париться и париться, но, благодаря тому, что в нашем ЧП было до фига и больше человеческих жертв, все преподы, по обыкновению, собрались в лазарете. Так что сегодня на занятия можно было смело забить. (Просто некоторые сильно трудолюбивые личности из числа Снейповских слизеринских любимцев не скумекали вовремя, что означает шипящая и плюющая искрами пена, шапкой поднявшаяся над котлом у Гарри. А дальше как у нас водится - секунда промедления и два месяца на больничной койке. Как хорошо, что на Гриффиндоре трудолюбием никто не отличается!)

17.50.
Тренировка по квиддичу, к сожалению, обернулась несколько неудачно. Во-первых, погоняться за мячами мне Вуд, естественно, не дал - мячей, что ли, жалко жлобине. Хотя может, оно и к лучшему… Все-таки метлы - это вам не душка Клювокрыл, к ним надо подход знать. Вот я, например, позаимствовал себе у кого-то ненужный "Нимбус" и парю себе мирно в сторонке, метрах так в десяти над уровнем поля. А тут, как на грех, идет внизу Хучи. Решил ее малость подразнить - то есть показать ей ее собственный номер в спальне у дедушки Альбуса: станцевать ламбаду верхом на метле. Свалился вниз, ушиб бедро, сломал ребро и вывихнул запястье. Видать, моя метла не привыкла к таким извращениям.

18.00.
Несут в лазарет. Тут, мне, наверно и конец. Ребро - это фигня, Адам вон его вообще лишился и ничего, жил не тужил и нам завещал. Только вот ждут меня в лазарете, страстно и нетерпеливо - Драко, Крабб, Гойл и с ними еще дюжина слизеров с ожогами разной степени. Гарри-то что, он у того котла только рядом постоял, а меня черт дернул появиться как прыщ на лбу - в ненужное время в ненужном месте. Прощай, мама, прощай папа, надеюсь, я был вам хорошим сыном…

18.05.
Определенно, Фортуна от меня без ума. Вышла Помфри и сказала, что лазарет переполнен, а она не двужильная, посему мне было предложено полежать и полечиться у себя в спальне. Предложение прошло на ура. Все-таки счастливчиками не становятся - счастливчиками рождаются.

19.00.
Лежу в спальне Гриффиндора с перевязанными ребрами, совсем один. От скуки воскрешаю в памяти особо пикантные сцены, имевшие место на "Карте Мародеров". Она тоже здесь, родимая, надежно запрятана в учебник по гаданию на внутренностях - единственному предмету, которым не интересуется Гермиона. Сами понимаете, ей знать вовсе ни к чему…
В любом случае, мне сейчас куда лучше, чем моему корефану Гарри - он в эту самую чертову минуту держит ответ перед Мак-Гонагалл за кабинет и за всех пострадавших в нем козлов. Надо его, бедолагу, утешить, как придет - показать ему реалити-шоу "Весь Хогвартс как на ладони". Немало нам открытий чудных готовит будущая ночь…

19.43.
Гарри пока нету, зато, воровато озираясь, пришел Снейп и принес обещанный эликсир. На вкус жуткая гадость, натурально как коктейль из скисшего молока с огуречным рассолом. Хотя после "Скелероста" с маковой эссенцией, которыми меня накачала Помфри, это можно было назвать лакомством для гурманов. Притом Снейп меня заверил, что лучшего средства от ослиных ушей не найти, вот только надо еще парочку заклятий… С этими словами он почему-то поперхнулся и тенью выскользнул из комнаты. Да, знание - это точно сила, особенно когда знаешь то, что тебе знать не следует.

19.45.
Как только смылся Снейп, пришел Люпин. Он притащил с собою сборник заклинаний, но начать никак не мог, потому что при виде меня жутко смущался. Мне стало его жалко. А вы бы видели его взгляд - несчастный такой, виноватый!… Все-таки он хороший мужик и мало ли какие у кого половые предпочтения… Решил, что никогда не буду показывать Гарри спальню Снейпа - лучше покажу ему покои Дамбльдора - лихо старичок орудует палкой от метлы!

20.00.
Ура! Счастье - это когда ты человек на все сто! Римус прочел какую-то белиберду из своего талмуда и волосатые шедевры Герминого искусства, украшавшие мою башню, со скрипом, но испарились. Я в благодарность дал ему честное мужское слово, что даже под дулом палочки самого Вольдеморта не проболтаюсь никому о его частной жизни, и в случае чего - это не моя вина, пускай Снейп до меня не докапывается! Он усек в момент, и в качестве ответной благодарности добавил Гриффиндору еще 30 баллов. Есть же на свете достойные люди, хоть и… педагоги.

20.21.
Наконец пришел Гарри. Вид у него был совершенно задрюченный. Кроме того, он напоролся в коридоре на Гермиону и никак не мог взять в толк, почему за невинные слова сочувствия Малфою (младшему): "Тяжело же ему, бедняге, сегодня пришлось!", - он схлопотал Энциклопедией Духов по физиономии. Я бы ему обьяснил, да вот ржать больно, ребро же…

20.51.
Когда мой злосчастный дружбан закончил мерять шагами комнату и пересказывать мне в подробностях все, чем ему угрожала эта рыжая стерва (я имею в виду Мак-Гонагалл), я все-таки решил его утешить и предложил показать ему, почему в нашей славной школе деткам (да и всем прочим тоже) не разрешается ходить на прогулку в Лес - на сей раз уже в исполнении Хагрида и мадам Сивиллы Трелони. Гарри хлопнулся в обморок.
Не, я понимаю, что Сивилла страшная, как вся ядерная война, но с Хагридом - посмотреть стоит. Мне бы такую палочку, как у него - никакой престарелый Люциус бы рядом не стоял!

20.51.12 сек. Бросил попытки доораться до Гарри, вернулся к карте. Уй, еж твою мы-ы-шь…

21.10. Гарри пришел в себя сам. К этому моменту все стоящее внимания уже давно закончилось. Оказалось, он в жизни (за все ее 13 лет!) не видел ничего подобного - даже отстойной маггловской порнухи. Ну и скоты же эти Дурслеи, скажу я вам! Да разве можно так воспитывать ребенка!

22.42.
Продолжаем изучать карту. Сколько же в Хоге, оказывается, укромных мест, о которых мы и не подозревали!.. И какая там, черт возьми, насыщенная жизнь! За каких-то полтора часа мы увидели не меньше полусотни разных увлекательных сцен: от вполне предсказуемых (индийские танцы полуголых близняшек Патил в пустой Астрономической башне в компании двух моих не сильно трезвых братцев) до экзотических (первый отличник с "Хуфля" Эрни Макмиллан дрочит за статуей рыцаря, подглядывая, как переодевается на холсте Полная Дама).

А еще мы наконец-то узнали правду о том, почему из Воющей Комнаты доносятся такие душераздирающие вопли на всех языках мира. Не-е, не подумайте, ничего такого, просто мы никогда раньше не видели такую чертову кучу привидений, которые играют за столом в покер и во весь голос кроют замысловатым матом соседа, когда он по старой привычке пытается заныкать козырную карту в полупрозрачный рукав. А нам-то лапши навешали: умершие от пыток, обезглавленные на эшафоте…

Гарри понемногу просвещается. По крайней мере, уже не путает "клитор" и "клистир" (3). Еще парочку таких киносеансов - и я из него сделаю человека!

22.43.
Пока мы с Поттером увлеченно открывали для себя новые стороны жизни школьного общества, в спальню принесло Струпика, и эта тварь успела изгрызть целую стопку новых простыней в шкафу. Гарри чудом успел спасти мою форму. Наверно, только сломанное ребро помешало мне поймать и удушить эту мерзость. Кореш мне тоже ничем помочь не мог - потому как, понимаете ли, с очками на носу ему очень неудобно гоняться за крысами. Так что, имея в виду предстоящую ночь, мне пришлось собрать нервы в кулак и минут двадцать обьяснять мстительному Петтигрю, что все, случившееся сегодня утром, нужно было для искоренения наших общих врагов - Филча и его полосатой хищницы. Крыс меня выслушал, как-то странно подленько хихикнул, махнул хвостом и ушел в дырку под плинтусом. Кажись, поверил.
Но форму и прочую одежду я все равно спрятал себе под одеяло. Мало ли что.

23.05.
Только мне удалось спровадить мохнатого паразита, и мы решили вернуться к просмотру, как на Хогвартс обрушилась Тьма - теперь свет в школе в принудительном порядке тушат в 23.00. Ничего, мы и сами с усами - достали палочки, "Люмос!"… А что тут у нас поделывают преподы, не все же нам "фильмы до 16-ти" смотреть?...

23.32.
Так, я че-то не понял: а что, после отбоя командный состав в Хоге ЭТИМ не занимается? Днем-то любо-дорого было взглянуть… Или, может, у них сегодняшним взрывом всю потенцию напрочь поотшибало? Не, я понимаю, что пятичасовое вытирание соплей Драко Малфою и компании пробуждению сексуальных желаний не способствует, но это еще не причина, чтобы мучить себя воздержанием. И нечего так трястись за свои места - все равно, пока Гермиона и прочие ночные бабочки не повылетят из школы, Малфой-папа эту шарагу не прикроет - где ж он еще найдет столько дур и подвалов?
А если Герми у нас случайно не вылетит, а залетит… кажется, у меня есть шанс разбогатеть. Ну и что, что шантаж - дело грязное, нам, нищим Уизли, выбирать не приходится. Найти бы только, где она у себя прячет противозачаточное зелье…

23.52.
Лежу в полной темноте - световых ресурсов наших с Поттером палочек хватило ненадолго - и как этого Олливандера еще не посадили за сбыт китайских подделок? И они еще жалуются, что нас, учащихся, как магнитом тянет бродить по ночному Хогвартсу. А что нам еще остается делать, скажите на милость? Да и чего там скрывать-то, раз уж у вас после бурного дня на ночь уже сил не хватает?

Лежу один - Гарри, пользуясь темнотой, резко засобирался в туалет. На карте ничего не видно, но я и так знаю, чем он там занимается. Во дурак, меня, лучшего друга, мог бы и не стесняться. Я ж и без всякой карты давно знаю, что его природа не только умом обделила. Он уже все библиотечные книжки в Запретной Зоне перерыл, пытаясь отыскать в них заклятие для магнификации - или по-простому, увеличения. Чертовски не хочется вынимать единственного кореша из петли - а то бы я ему честно сказал, что такого заклятия в природе не существует. Если бы оно существовало, половина старшекурсниц в школе ходила бы с не поролоновыми лифчиками, а с живыми буферами шестого размера.

00.04.
От скуки решил еще разок заглянуть в Карту - может, хоть сны будут сниться приятные. Нашел на ощупь зажигалку… зараза, светит тускло…

00.05.
Мама дорогая! Зачем меня черт дернул? Кошмары на всю ночь я теперь заработал. Ну ладно там Гермиона с Малфоевым папиком - еще куда ни шло, но - миссис Норрис и Петтигрю?!!!

Название: Клетка со львами
Название на языке оригинала: A Lion's Cage
Автор: FalseEyelashes
Переводчик: Renna
Ссылка на оригинал: http://www.fanfiction.net/s/2822870/1/
Разрешение на перевод: получено
Спойлеры: второй сезон, после «The Long Con»
Пейринг: Сойер/Кейт/Джек/Ана в разных вариациях.
Рейтинг: R за мат, насилие и сексуальный подтекст.
Дисклеймер: Я не я, и корова не моя. Все права на Лост сами-знаете-у-кого, авторские права на фанфик у автора, права на перевод и публикацию сего опуса у рунете – у переводчика. Эпиграф принадлежит Майку Николзу, песня “Not Even Jail” группе Interpol.
Разрешение на архивирование: спросите у переводчика, переводчик спросит у автора, а автор спросит у своей «внутренней цензуры».

Близость


– Мне не хотелось бы этого говорить, но нас нае**ли, приятель.

Волны разбиваются о песчаный берег. Набегают, набегают и отступают. К Чарли и Сойеру и от Чарли и Сойера, сидящих в одиночестве у потрескивающего костра.

Сойеру стоило бы задуматься, как он дошел до подобного, как спутался с поп-рокером и наркоманом, его напарником. Как в Буче Кэссиди и Сандэнсе Киде. И он уже знает ответ.

Пять дней. Пять дней прошло с тех пор, как coup d’état – государственный переворот – совершил человек, даже не способный правильно произнести это слово, и считающий французов нацией мошенников и грязных женщин. Пять дней, и вот он сидит на такой куче оружия, что и Аламо бледнеет. И эту кучу можно будет употребить по назначению, лишь только шумиха уляжется.

Сойер видит, как они теперь смотрят на него. Он их персональный Иуда. Он нае**л их, а они только и могут, что пялиться на него и бормотать себе под нос высокоинтеллектуальные фразы.

Сойер фыркает. Запоздалая реакция на слова Чарли. Если серьезно – то не смешно, но верно, и эта правдивость и делает фразу смешной. Сойер всегда смеется в лицо правде. На его вкус, это ничуть не хуже, чем ржать в лицо опасности, как любят делать герои в книгах.

Он поворачивает голову к Чарли, неторопливо, вздернув подбородок. Вся его поза пронизана снисходительностью.

– Ты когда-нибудь слышал сказочку о фараоне, профессиональном мошеннике, дезертире и хирурге в одном лице? – он немного медлит, но на лице Чарли не появляется ни намека на понимание. – Нет?

Сойер наблюдает, как Чарли хмурится и, должно быть, задается вопросом, в здравом ли он уме, и если нет, то какого черта он торчит здесь с этим парнем.

Сойер отворачивается, вглядывается в джунгли. Деревья, деревья и деревья, отбрасывающие короткие тени. Ему вспоминается старая поговорка: «Если дерево упадет в джунглях тогда, когда никого не будет рядом, никто не сможет сказать, был ли при этом шум».

Самолет разбивается в джунглях. Выжившие шинкуют друг друга, словно капусту. И вообще – выжили ли они? Может это всего лишь игра воображения?

И он шепчет во тьму, больше для себя, чем для Чарли, а может и вообще для не-пойми- кого.

– Я расскажу как-нибудь, чем все закончилось. Это вовсе не забавно, парень…
… вовсе не забавно.

Действие первое.

I'll lay down my glasses
I'll lay down in houses
If things come alive


Первое правило заключается в том, что все правила вместе взятые не стоят ни цента. Законы создают, чтобы их нарушать. Сей факт, в совокупности с самими законами, заставляет задуматься – а не ложь ли все эти правила?

Нам нравится создавать законы, чтобы управлять другими. Мы принимаем негласные правила вежливости и культуры речи. У нас есть законы для спортивных состязаний, политических дебатов, выборов и даже для голливудских церемоний лишь потому, что мы наивно верим в справедливую борьбу и честную победу.

Их самолет разбился на острове, и их общественное самосознание обратилось в ноль.

У них нет обязательств ни перед обществом, ни перед человечеством, ни друг перед другом.

Может быть, они отрицали все нормы морали, порядочности, чести и целомудрия, и именно поэтому они здесь.

Быть может, они, по природе своей, рождены со множеством недостатков, но, однажды, сложив их с правильным слагаемым, они получат верное равенство.

И это мудреное танго становится еще сложнее потому, что перечень движений попросту отсутствует.

Здесь нет стен, которые можно разбить. Только сердца. Только сердца.

И они лгут. И мы лжем. Мы лжем и притворяемся. Хватаясь за соломинку, мы откидываемся в креслах самолета, единственным, что осталось от цивилизации. Мы будем лгать и притворяться до тех пор, пока существует кто-то или что-то, за что можно держаться.

Все мы лжем, чтобы добиться желаемого. Мы лжем, чтобы убедить себя в том, в чем нам надо себя убедить. Мы лжем.

Мы убеждаем себя, что никакие решетки не смогут удержать нас. Но чаще всего именно мы цепляемся за эти решетки, цепляемся и держимся до самого-самого конца.


- (смена декораций) -


Солнце встает, медленно, неторопливо, и вместе с рассветом начинается и бурная деятельность.

Ана-Люсия стоит, освещенная лучами восходящего солнца, держа туфли в одной руке и зарываясь пальцами ног в песок. Просто стоит и смотрит, как ее удлиняющаяся тень падает на могильный крест.

В первый раз. И она надеется, что и в последний. В первый и последний раз Ана стоит у могилы Шеннон.

Возможно, она пришла сюда потому, что хорошо усвоила уроки католической школы. А, возможно, дело в чувстве вины, не дающем ей спать ночами. Но какова бы ни была причина, усталая и измученная Ана решила покончить с этим сейчас.

Она бы назвала это последней попыткой принести свои извинения.

– Так-так-так. Похоже, кому-то не спится в сей ранний час.

Ана никогда не оканчивала школы обаяния. И ее речь далека от той, что принята в учебниках или воскресной колонке мисс Маннерс. И, тем не менее, по грубости и бестактности человек, стоящий у нее за спиной, обходит ее с большим преимуществом.

Сойер.

Он стоит у нее за спиной, склонив голову набок, его одежда в полном беспорядке, волосы растрепаны, а глаза заспаны.

Ане нравится, что она больше не враг номер один, но она никогда не признается в этом даже самой себе. Подозрительные взгляды и кривые ухмылки теперь адресованы Сойеру, а не ей. И она никогда не признается в том, что ей это безумно нравится.

– Если ты здесь, то кто же караулит твои стволы?

Сойер улыбается еще шире, и это неожиданно. Ана рассчитывала, что он просто одарит ее убийственным взглядом на нее. Но он не просто…

– Смотря о каких стволах идет речь…

Ана морщится.

– Ты отвратителен.

– Из ваших уст, сеньорита, это звучит особенно оскорбительно, - он кивает в сторону могилы Шеннон. На его губах играет все та же убийственная улыбка. Животная улыбка, говорящая, что ее обладатель готов убивать не только, когда голоден, а и из мести. – Удачного тебе дня, конфетка.

Ана стоит все там же, даже после того, как он уходит. Уже не глядя ни на что конкретно, просто стоя и ожидая, когда утро разойдется настолько, что о ночи уже будет и не вспомнить.

– И давно ты здесь стоишь, милая?

Ана оборачивается. Это Роуз, в небрежно накинутой на плечи одежде, приложив ладонь козырьком ко лбу, чтобы солнце не светило в глаза.

– Довольно-таки, - отвечает Ана.

Роуз останавливается рядом и ласково похлопывает ее по плечу. А потом оборачивается, чтобы взглянуть на океан.

– Чувствуешь? Надвигается шторм…


- (смена декораций) -


– Куда это ты собрался?

Джек медлит мгновение, давая бутыли переполниться водой, и поворачивает голову, чуть-чуть, только, чтобы видеть стоящую за спиной Кейт.

Он откашливается и возвращается к своему занятию – вытирает мокрую бутыль подолом футболки.

– Что натолкнуло тебя на мысль, что я куда-то собираюсь?

Джек берет другую бутылку и начинает наполнять и ее.

– Или тебя ужасно мучает жажда, или ты запасаешься водой на целый день. Нетрудно сделать соответствующие выводы.

Он закручивает бутылку, подбрасывает ее и снова ловит, задумчиво крутит в руках и смотрит только на нее.

– Что ты здесь делаешь, Кейт?

Был проведен эксперимент, когда мать и дитя помещали в одну комнату, но матери давали на руки игрушечного ребенка. Женщина обнимала и баюкала игрушку, и всякий раз ребенок, находившийся в этой же комнате с матерью и куклой, начинал кричать. Так, что стекла в этом бл**cком доме дрожали от крика.

Ревность – врожденное чувство, и не удивительно, что со временем оно становится только сильнее.

– Я решила, что… найду тебя здесь. Так куда ты собрался?

Джек чешет спину, потом застегивает рюкзак.

– Туда. Саид устанавливает ловушки вокруг лагеря, и я собираюсь помочь ему установить еще пару штук.

Закидывает рюкзак на спину и еще некоторое время пытается правильно распределить вес.

– Составить тебе компанию?

Он скрипит зубами, упирает руки в бока и, наконец, переводит взгляд на Кейт.

– А разве ты и Сойер…?

Джек не знает, как окрестить эмоции, отразившиеся на лице Кейт. Это не желание и не грусть. Просто искорка чего-то, что он вполне может игнорировать.

– Нет никаких «я и Сойер», Джек. И ты это знаешь.

Джек задумывается, глядя на Кейт, но не видя ее. Может быть. Может быть, они подобны стеклянному шарику, а законы природы заставляют его катиться дальше и дальше.

И что-то шепчет ему, что Сойер только что кинул этот шарик, ударил его о стену. И все равно они нечто большее, чем просто разбитая и растрескавшаяся масса.

Дело не в оружии. Нет. Дело вовсе не в оружии, которое украл Сойер.

Однако Джек кивает, соглашаясь со словами Кейт. Просто принимая их.


- (смена декораций) -


Сойер сохраняет бдительность. Он сидит, подобно одинокому стражу, вытянув перед собой ноги и положив винтовку на колени.

И он наблюдает за ними. За тем, как они пытаются незаметно наблюдать за ним. И, по его мнению, тут они облажались.

Он замечает ее издалека. Кейт. Она медленно бредет вдоль кромки прибоя, и ее руки покачиваются в такт движению.

Ему вспоминаются их странные, немного неловкие попытки помочь друг другу. Психологическая терапия. Вспоминается, как Кейт массировала его плечи, впервые наплевав на то, что кто угодно мог пялиться на них в этот момент. Хотя она оправдывалась тем, что это исключительно в лечебных целях, и никакой страсти здесь и в помине не было. Но он-то чувствовал. В каждом прикосновении ее пальцев.

Он был готов поручиться, что вся эта влюбленная чушь за пять дней сойдет на нет. Она и сошла, но ни радости, ни удовлетворения он не чувствует.

Сойер качает головой, словно в ответ на собственные мысли. Это ложь. Но ему она нравится. Нравится. И он нуждается во лжи.

И вот Кейт уже рядом, и явно собирается его проигнорировать. Но Сойер вовсе не собирается пускать все на самотек.

– Эй, Веснушка! Мы больше не друзья?

Кейт замирает, оборачивается, и медленно плетется к нему. Еле-еле передвигая ноги.

– А мы когда-нибудь были друзьями? – она непроницаема, абсолютно непроницаема, и Сойер понятия не имеет, что с этим делать. Хотя нет, имеет. Да. Имеет.

– Хороший довод, конфетка.

Кейт прерывисто вздохнула, и этого достаточно. Вполне достаточно.

Она смотрит на него сверху вниз. За ее спиной – солнце, ветер шевелит вьющиеся пряди волос, выбившиеся из слабо завязанного «конского хвоста».

Кнут и пряник.

– Зачем тебе это, Сойер?

– Зачем мне что, куколка?

– Оружие. Зачем тебе понадобилось воровать оружие?

Сойер на мгновение задумывается о том, что же сможет заставить Кейт забыть об этом раз и навсегда.

– Солнце, мы уже перемыли этой теме все косточки еще той ночью. Хочешь начать сначала? Давай, я в игре.

– Тогда ответь. Только оставь при себя все свои россказни про искусство мошенничества или больших белых медведей, или еще какое дерьмо. Я хочу услышать правду.

Ему хочется рассказать ей правду. И пусть никто в нее не поверит. Ему хочется рассказать ей правду. И плевать, что сам рассказчик решил эту правду игнорировать.

Ему хочется сказать ей много всего. Но почему-то он говорит совсем другое.

– Ты меня сделала, Веснушка. Ладно, как насчет еще одной истории на дорожку? Джек или Локк, удерживая оружие в чьих-то из них двоих руках, в конце концов добьются е**ной гражданской войны. Кого ты предпочтешь – Далей Ламу, восседающего на горе боеприпасов, раздающего оттуда е**ное святое благословение, и абсолютно ничего не делая, только втирая нам о мире, гражданском долге и «у меня было видение…»? Или твоего дерганого ковбоя, которому не терпится раскрыть зловещие каждого сукиного сына, который не пожалел своих яиц, выступив против него? И всякий раз, когда нас напугает хруст какой-нибудь е**ной ветки в джунглях, он будет собирать народное ополчение и вручать оружие госпоже Санчес или Усаме Бен Ладану.

– А ты, значит, наш сострадательный правитель?

– Б**дь. Нет. Невозможно править людьми, которые не хотят, чтобы ими правили. Правило номер один. И я не пытаюсь разыграть из себя генерала Паттона.

– Тогда кто ты?

– Я? Независимая третья сторона. Мне по х**, кого подстрелят, кого убьют, кто исчезнет и прочие кто, что, где и почему. Мне по х**. Меня волнует лишь то, чем со мной расплатится тот, кому позарез понадобится наложить свои грязные лапы на мое оружие.

Кейт изучала его. Может Сойеру и показалось, но, похоже, в ее взгляде промелькнула жалость. И это ему не понравилось.

– Я не верю.

Сойер наклонился вперед, уперся локтями в колени и покачал головой.

– Нет? Какая жалость, это и есть правда.

– Ты научился так хорошо лгать, Сойер, что начал верить самому себе?

Он тихо рассмеялся.

– Не пойти бы тебе туда и еще и сюда? Похоже, мы оба дураки, а? – Сойер откинулся назад, скрестив руки за головой. – Если это все… тогда ты загораживаешь мне солнце, Веснушка.

Кейт повернулась, чтобы уйти, сделала шаг или два, видимо, размышляя о том, что же правдоподобнее. И вот она там, в паре шагов, и ее голос мягкий и отчужденный одновременно.

– Я думаю, ты боишься. Ты начал совершать ошибки и позволил настоящему тебе показаться из-под маски. Но Бог не позволил, чтобы Сойер значил что-то для кого-то. И ты сделал то, что умеешь делать лучше всего – заставил всех снова ненавидеть тебя. Потому, что ты боишься.

Сойер закрыл глаза, опустил голову на спинку кресла, и подставил лицо полуденному зною.

– Если это – та ложь, которой ты предпочитаешь верить – пожалуйста. Пусть будет так.


~~*~~
I'll subtract pain by ounces
Yeah, I will start painting houses
If things come alive
~~*~~


Джек был единственным из этой четверки, на кого не было заведено уголовных дел и за кем не велся отсчет убийств.

Он видел смерть. Видел вблизи, чуть ли не под микроскопом, в ярком свете операционной. Ослепляющим. Притупляющим эмоции. Он видел смерть в комнате ожидания, читал ее на лицах сидящих там людей. Б**дь, всякий раз, спускаясь в приемную, он чувствовал себя ангелом смерти. Да, Джек видел смерть. И да, он чувствовал, как перестает биться пульс умирающего.

Но в этом никогда не было его вины.

Джек – человек действия. У него в голове всегда зреет план, подробно расписанный шаг за шагом.

И всегда есть кто-то, кого можно спасти.

Возможно поэтому, Джек не стал спорить с Локком из-за кнопки. Ему нравилась мысль о том, что они – что он – спасает шесть биллионов жизней каждый час и сорок восемь минут. И неважно, правда это или нет.

Кейт обдумывала убийство около недели. Рассматривала, взвешивала все возможные варианты. Пистолет показался ей слишком шумным, и, кроме того, ей совсем не хотелось видеть, как его мозги, его кровь, его внутренности разлетятся по комнате как лопнувший перезрелый томат. Она не доверяла ядам. Ей не хотелось ждать и гадать, подействуют ли они. Избиение было слишком грязным, а удушение подразумевало необходимость прикасаться к его подушке, его постели, его голове.

Кейт решила, что он должен взорваться. Вместе с домом. Умереть глупо, как в дешевом трэше, и дать возможность ее матери получить страховку.

Все мальчишки любят играть с оружием, и Сойер не был исключением. Только ни один мальчишка в его песочнице не согласился бы играть в его жестокие игры. Гляньте-ка на тех мальчишек. Они думают, стоит лишь крикнуть «бум», как плохой дядя тут же упадет замертво. И все. Просто, чисто и изящно. Тыкнешь пальчиком – он и умер. Но Сойер знал, как сделать лучший «бум». Такой «бум», когда мир вокруг содрогается, и они не просто падают замертво. Они распадаются на кусочки, их внутренности вываливаются наружу и на пол хлещет кровь, кровь, кровь, много крови.

Впервые Сойеру захотелось крови в восемь. Крови мистера Сойера. Хотелось заставить его платить. Жизнь была не более чем тренировочной площадкой, практикой перед тем, как настанет время спустить курок и смотреть, как все исчезнет.

Ана собиралась прикончить того ублюдка с тех самый пор, как ее муж сложил вещи и, потупив глаза, спокойно заявил, что собирается провести ночь во Фламинго. Они не стали прощаться. И Ана не убеждала себя, что ей надо убить тварь, которая стреляла в нее. Она и так знала, что сделает это. И не было смысла скрывать истину.

Джек не убивал. Джек помогал. Джек спасал. Он поймает тебя, когда ты будешь падать, схватит за руку и втянет обратно. Он уведет тебя с обрыва. И, если вдруг ты поскользнешься, если вдруг он не будет достаточно быстр, достаточно силен, и ты будешь падать вниз-вниз-вниз, пока не разобьешься о дно, ты не сможешь винить его. Нет. Ты не будешь винить его.

Действие второе.

I promise to commit no acts of violence
Either physical or otherwise
If things come alive
I'll say it now

Cause I want it now


Ленивые дни, совсем как летом, тянутся однообразной вереницей. И не важно – утро ли, день или вечер. Нет жесткого графика, которому надо следовать, нет пяти рабочих дней с девяти утра. Существует лишь день и ночь, и куча свободного времени между ними.

Сойер так и представлял кошачью жизнь. Всегда настороже, даже когда лежишь, свернувшись клубочком на подоконнике, и греешься на солнце.

Но только-только он собирается заснуть, как чья-то тень заслоняет ему солнце. Он приоткрывает один глаз и смотрит вверх. Единственная мысль, пришедшая в голову – дежа вю. Е**ное дежа вю.

Кейт. Воинственная поза – руки на бедрах, голова высоко поднята. Может на сантиметр выше, чем нужно, чтобы принять угрозу всерьез.

– Крошка, я только собрался подремать пару минут. И что тебе на сей раз? – последняя фраза заканчивается самым натуральным зевком. Сойеру нравится собственное представление. Совсем, как в театре.

– Проверяю, жив ли ты еще. Ты принимаешь все эти заигрывания с законом слишком близко к сердцу, - это не вопрос. Если бы это был вопрос, то в голосе Кейт должно было быть чуть больше эмоций. Это Сойер понимает. А вот чего он не понимает, так это того, зачем она здесь, на его территории, не имея сколь бы то ни было нормальной стратегии.

– Тебе было скучно и нечем заняться, потому ты и пришла сюда, чтобы стоять у меня над душой, сассафрас*?

Кейт фыркнула, не разжимая губ.

– Мы с Джеком собираемся в джунгли, - она оборачивается к лагерю. Возможно, ищет взглядом Джека, а, может, просто хочет отвлечься.

– Ну-ну, это приглашение присоединиться к е*ле на природе? Жаль тебя разочаровывать, конфетка, но шведская семья – определенно не мой тип отношений. Это становится весьма рискованной забавой, особенно, когда мужчины в большинстве, - Сойер улыбнулся своей лучшей улыбкой, одной из тех, что всегда помогали ему добиться желаемого. Притягательной и сексапильной.

Кейт не купилась. Он никогда не признается себе, что это ему понравилось. Нет. Нет. Это его взбесило. Да. Именно так.

– Ты ведешь себя отвратительно, Сойер. И нет, это не приглашение. Я просто…

– Хочешь поставить меня в известность, что ты и Док собираетесь в заповедный лес? Наедине? В поисках уютного любовного гнездышка? Пригласи Джина и Сан. Уверен, они охотно согласятся станцевать с вами танго в постели. Б**дь, да пригласи Бернарда. Бьюсь об заклад, он в полной боевой готовности после тех пятидесяти дней, что он дрочил на свою жену, - он понимает, что ему следовало остановиться задолго до этой тирады. Но Сойеру слишком нравится играть против всех. Несмотря на то, что шансы выиграть – минимальны.

– И это все, о чем ты думаешь? Секс? – быть может, все из-за солнечных бликов, играющих в ее волосах, или из-за капельки пота, блестящей на ее носу. А, может, дело в ее позе, ее голосе, ее сердитом взгляде. Не важно. Главное то, что Кейт не выглядела и в половину настолько взбешенной, как пыталась показать.

– Конфетка, это все, что чем думают мужчины. Секс. И еда. А здесь, на острове Гиллигана**, плюс ко всему и о том, как остаться в живых. И мы все из кожи вон лезем, чтобы удовлетворить хотя бы две из этих трех потребностей. А самое лучшее оставляем напоследок.

Кейт не отвечает. Она просто отворачивается и явно собирается уйти.

Сойер приходит к выводу, что он не готов. Не готов к тому, что она сейчас уйдет в путешествие по джунглям в компании с замечательным доктором. Пока нет. Тучи еще недостаточно сгустились.

– Как ты думаешь, какого цвета халат Джеки, который он носит в госпитале? – спрашивает он, и наблюдает, как она выпрямляет спину и замирает на месте.

– Что? Не знаю… Что это вообще за вопрос? Белый, наверное, - заинтересованное раздражение – пожалуй, именно так можно описать выражение ее лица.

Сойер улыбается как чеширский кот.

– А как ты думаешь, какого цвета халат его папочки? Белого?

– Чего ты хочешь этим добиться, Сойер? – но он видит по ее глазам, что Кейт уже знает ответ. И ему это, пожалуй, нравится. Нет, ему это действительно нравится.

– Какого цвета рубашку носил твой отец, Кейт? Хм, думаю, синего. Чисто синего, с пятнами моторного масла и виски. Я прав?

– Ты, похоже, успел близко познакомиться с этим вопросом, - ее тон кислотно-едкий, и совсем не вяжется с печальным взглядом.

– Да. Но не я один сейчас прикидываюсь, а?

– Ты… - Кейт подходит ближе, и Сойер почти слышит сотни оскорблений и ругательств, которые сейчас польются на его голову. Пустая, пустая, пустая трата времени.

– Кто? Кто я, конфетка? Мразь? Сука? Да, мэм, точно в цель. Я – полное дерьмо. Но, по крайней мере, я это признаю.

– И на что, б**дь, ты намекаешь?

– На то, детка, что я не прикрываюсь лицемерными тирадами. Я осознаю, что торчу на самом е**баном дне е**баной социальной лестницы, и мне на самом деле по х**. Хочешь что-нибудь добавить?
Я сделаю вид, что внимательно слушаю.

И Кейт ушла. Оставила его одного на этой узкой полоске суши, окраине их островного лагеря.

Сойер делает глубокий вдох. И медленный выдох.

Мы лжем. Мы говорим, что отгораживаемся стенами лишь для большей сохранности нашего имущества, и кричим громко лишь для того, чтобы яснее выразить свои мысли.


- (смена декораций) -


– На этом острове водятся белые медведи?

– Кто? – Джек опускает рюкзак, который он нес, и смотрит на Ану. Она сидит у костра, освещенная его тусклым светом, и ворошит палкой золу.

– Я говорила с одним парнем, Херли, он и упомянул про белых медведей. Я не стала расспрашивать. Он, похоже, посчитал, что я должна это знать.

Ана, наконец, поднимает голову и смотрит на Джека. Он задается вопросом, сколько же бессонных ночей пришлось пережить ей за эти пятьдесят дней.

Джек садится и тяжело вздыхает.

– Да. По крайней мере, двух из них мы видели.

Ана кивает, машинально, почти бессознательно.

– Однажды я уже видела белых медведей. Мне было около тринадцати, и мать уговорила нас отправиться всей семьей в Сан-Диего, в зоопарк. Б*я, мне было тринадцать. И я ни х*я не знала о животных и их родственных связях. А когда мы пришли туда, моему брату жутко понравились эти е**ные медведи. Да, они были там, в е**ном Сан-Диего, запертые в клетку, полную льда, снега и дерьма. Их было двое, я говорила? И каждый из них держался на своей половине, свернувшись клубочком в своей пещере, как можно дальше от другого. И мой брат – ему было, если не ошибаюсь, восемь – спросил мать, почему мама и папа медведи держатся так далеко друг от друга. И мать сразу помрачнела. А потом ответила – и я никогда не забуду ее ответа – что если ты любишь кого-то, это совсем не значит, что он тебе нравится, - она усмехнулась. – Не знаю, какого х** я запомнила это.

Первые капли дождя с шипением падают в костер.


- (смена декораций) -


Там, где когда-то сияло палящее солнце, небо сейчас затянуто зловещей пеленой серых облаков.

Дождь продолжает идти, слабо, то ли от того, что в облаках осталось мало воды, то ли приберегая ее напоследок.

– Что ты сделала, Кейт?

– Что? – она выглядит искренне озадаченной, и Джек не понимает почему. Она обязана помнить то мгновение своей жизни. Впервые ему захотелось услышать о нем. О том моменте, когда вся ее жизнь перевернулась.

Джек любит выражать свои мысли несложными поговорками. Когда-нибудь он расскажет, в чем заключается вся прелесть этого.

Он наблюдает, как Кейт убирает этот е**ный самолетик в задний карман. Джек увидел ее, расстроенную и одинокую, в стороне ото всех, разглядывающую эту хрень так, как она сам когда-то разглядывал собственное обручальное кольцо.

– Что ты сделала? Почему ты пустилась в бега? Почему тебя арестовали? Почему маршал назвал тебя опасной? Я считаю эти вопросы вполне ясными.

Кейт медлит, выпрямляет спину, и переводит взгляд на него.

– Я убила своего отца.

И внезапно Джек вспоминает кабинет для совещаний в госпитале, вспоминает, как унизил своего отца перед коллегами и подчиненными. И улыбается – грустным, мрачным, печальным подобием улыбки.

– В большей или меньшей степени мы все в этом виноваты.

Но Кейт не улыбается, даже не пытается. Просто стоит, будто бы на суде перед прокурором, судьей, присяжными.

– Нет, Джек. Я убила его, - его должно было задеть то, как она это сказала. Ровно, спокойно, без малейшего признака раскаяния. Просто сказала. Да, Кейт убила человека, и да, этим человеком был ее отец.

И Джек хочет спросить. Господи, ему необходимо это знать.

– Этот самолетик… его?

Кейт улыбается. Чуть проказливо, как ребенок, хранящий свои секреты в кукольном домике, как будто секреты и скандалы – лучшие игры на свете.

– Конечно нет.

Джек почувствовал некоторое облегчение, хотя атмосфера между ними все еще оставалась напряженной.

– Значит, он принадлежал другому?

Кейт снова улыбается. Маленькой грязной тайне, знать которую он не хочет.

– Всегда есть другой, Джек.


~~*~~
When personality is scar tissue
We travel south with this use
I'm subtle like a lion's cage
Such a cautious display

Remember, take hold of your time here
Give some meanings to the means
To your end

Not even jail
~~*~~


Из этой четверки только Сойеру не доводилось венчаться. Он никогда не оставался с одной женщиной так долго, чтобы у той созрела идея узаконить их отношения. Сунул-вынул – таково было его жизненное кредо.

Кейт выходила замуж в Вегасе. Глупо и по-дурацки. Отчасти она приписывала это действию алкоголя, отчасти боли.

Том позвонил ей тем утром. Сказал, что его закадрили, и он очень хочет, чтобы Кейт присутствовала на его свадьбе. Хочет, чтобы она пришла туда в несусветную рань, встретилась с его невестой, выпила и закусила на свадебной вечеринке и сделала все прочее положенное по правилам дерьмо.

Кейт было двадцать один. И слышать о свадьбе Тома было больно. Да, она встречалась с одним парнем, но он для нее ничего не значил. Всякий раз, переворачиваясь во сне, Кейт чувствовала тепло мужского тела рядом, и представляла, что это Том. Это Том. Б**дь, это всегда был Том. Она слушала его голос в телефонной трубке, и понимала, что он все больше и больше отдаляется от нее. Становится чужим. Тогда Кейт психанула, сорвалась с места и полетела с тем безымянным парнем в Вегас. Они выпили по пять порций текилы и поженились в обшарпанной часовне, которую она едва нашла в состоянии сильного алкогольного опьянения.

Потом они развелись. Романтика и так была мертва по прибытии. И больше не виделись. А через восемь месяцев Кейт убила Уэйна. Она бы назвала тот год худшим в ее жизни, если бы последующие были хоть капельку лучше. Но они не были. И иногда, холодными одинокими ночами, она проклинает его. Тома.

Если Кейт когда-нибудь опять решится на замужество, она сначала придет в боковой придел церкви. Одна.

Свадьба Джека была именно такой, о которой мечтают маленькие девочки, не понимающие пока ни целей, ни причин вступления в брак, и думающие только о напыщенной церемонии. Своего рода попытка прославиться, ведь имена новобрачных появляются в свадебной колонке.

Все было как в сказке. Он – герой, принц, спасший хрупкую принцессу. Она – Золушка, которой вернули хрустальную туфельку, Белоснежка, избежавшая участи заснуть вечным сном, откусив кусочек отравленного яблока.

Но Джеку стоило внимательнее читать эпилог. Он не помнил там ни развода, ни адвокатов, ни раздела имущества.

Тот же священник зачитывал Ане десять заповедей, когда та выходила замуж за Роберта. Стояла рекордная для последних выходных сентября жара. Частички риса запутались в темных волосах невесты. Толпа выкрикивала приветствия и поздравления на странной смеси английского и испанского языков.

Все было просто. Так, как она себе и представляла. У них был даже белый фотоальбом со свадебными колокольчиками на обложке, где был запечатлен день их бракосочетания.

Ане вспоминалось, как она размышляла над этими десятью заповедями и понимала, что никогда не была достойным человеком.

Неуверенность в себе. Едва ли это грех. Впрочем, все это оказалось не так важно. Их медовый месяц закончился во время вооруженного ограбления, когда Ана получила несколько пуль в живот. В их альбоме для новорожденных никогда не появятся фотографии малыша.

Сойер помнит, как он брел по острову, с трудом заставляя себя двигаться, с трудом передвигая ноги. И все после того, как они с Майклом добрались до берега на обломках плота.

Он был обязан вернуться. Обязан. Обязан вернуться и убедиться, что она все еще там. Когда он отплывал, она отправилась в очередной крестовый поход в самое сердце тьмы в поисках динамита, а, может, источника вечной молодости и тому подобного дерьма. Должен убедиться, что если она нашла взрывчатку, не подорвалась ли она на ней, не стала ли просто надписью на еще одном кресте над каменной могилой. Или, может, с ней все в порядке и она сидит рядом с доком, кушает кокосовые орехи и делится историями из своего загадочного прошлого. Сойер должен убедиться. Должен убедиться, что она еще там, она еще дышит, все так же морщится, когда ей что-то не нравится, и ее сердце бьется, а дыхание всегда учащается, когда он вскользь касается ее. Каждый е**ный раз. И убедиться, что ее сердце… ее сердце… что ее сердце…

Он просто хотел проверить. И по х**, как все обернется. Пусть любопытство заведет его туда-не-знаю-куда.

И Сойер шел, а листья шептали, нашептывали странную мелодию в странном темпе, мелодию смерти. Он думал только об одном, об одном слове, представляя вспышки взрывов и развороченное месиво поваленных деревьев, об одном слове – обязанность.

И Сойер беззвучно шептал это слово, словно пробуя его на вкус, и ему казалось, что на вкус оно как старое виски – жжется, когда пытаешься сделать глоток.

Он не помнит, что было дальше. Только помнит, как упал на колени, а мир перед глазами стал двоиться.

И, когда все начало расплываться перед глазами, подергиваться мутной черной пеленой, он увидел ее, насмешливую и дерзкую.

– Ты никогда не узнаешь…

Шепот листьев звучал совсем как ее голос, как голос Кейт, и Сойер так и не спросил, что же она имела в виду.

А потом все исчезло.

Действие третье.

We marshal in the days of longing
We tremble like aimless children
And wait to watch the fire


– Любишь запах напалма по утрам, док?

Дождевые облака протянулись над непривычно пустым пляжем. Восемь утра. Джек стоит, обернувшись, чтобы видеть медленно приближающегося Сойера.

– Что? – переспрашивает Джек, хотя и не нуждается в этом. Надо что-то сказать, а у него нет желания отвечать на бессмысленные вопросы.

– Ты стоишь здесь, похожий на уменьшенную копию апокалипсиса сегодня. Я просто интересуюсь, кому же ты поручишь разбомбить тут все на х*р, генерал?

Джек не отвечает. Это и не вопрос. Он просто ждет, пока облака затянут все небо и солнце скроется за ними целиком. Он знает, что Сойер когда-нибудь уйдет.

Он вздыхает.

Джек совершенно сбит с толку. Он все еще не может понять, почему же выжившие полагаются на него в каждый час, минуту, секунду, когда нуждаются в нем. Он все еще перевязывает их раны и слушает их мольбы прописать им Прозак.

Сиделка. Это е**ное призвание заставило его наклониться, чтобы расслышать любовные откровения человека, идеально подходящего под определение враг Джека.

Теперь, когда Джек видит ее, она уже не та, что прежде. Всякий раз он видит Сойера, балансирующего где-то на грани жизни и смерти, вдоха и выдоха, сна и яви, шепчущего «Я люблю ее… я люблю ее».

Как же долго Джек пытался игнорировать это. Не представлять себе то утро, то утро, когда Сойер лежал там, шепча признания в любви. Любви.

Джек винит во всем побочное действие лекарства.

Когда он вновь оборачивается, он уже один.


- (смена декораций) -


– Почему ты крутишься вокруг него?

– Что? – Кейт откидывает намокшую от пота прядь волос с лица. Ана стоит рядом, уперев руки в бока, и Кейт внезапно осознает, что они впервые разговаривают наедине.

– Я спрашиваю, почему ты крутишься вокруг него, - она кивает в сторону палатки Сойера. – В чем фишка? Он ублюдок. Мы все это знаем. Так почему ты крутишься вокруг него?

Кейт украдкой смотрит на небо - солнце скрылось за тучами, идет дождь. И смотрит на пляж – один только Джек попадает в поле ее зрения.

– Наверное, потому же, почему Джек крутится вокруг одной из нас.


- (смена декораций) -


Кейт хотелось бы назвать одного из них стоиком. Но Джек впитывал эмоции, утолял ими душевный голод, а Сойер слишком уж наслаждался ослепляющей болью страстей.

Кейт постукивает пальцами по крышке стола, ожидая, пока пройдет двадцать две минуты и сорок восемь секунд, после чего она сможет ввести код и получить еще сто восемь минут в свое распоряжение.

Ей не хочется быть метрономом, не хочется выстукивать такт, ритм, бой или что-нибудь в том же духе, пытаясь вырваться из замкнувшегося порочного круга.

Она слышит раскат грома и решает, что буря в самом разгаре.

Она слышит скрип мокрой обуви по полу, но не оборачивается. Медленнее, медленнее, в другом темпе, в другом ритме.

Отдаленный удар грома.

Гулкое эхо шагов переходит в еле слышное шарканье, шарканье ботинок по полу уже совсем рядом.

– Так, так, так…, - Сойер с открытой книгой в руках остановился в дверном проеме. – Посмотрим… «Одной темной дождливой ночью…» Ты знаешь, что было дальше, Веснушка?

По ее лицу ничего нельзя прочесть – темные пряди волос наполовину закрывают его.

Комната кажется такой маленькой. Как лифт. Кейт кажется, что она застряла в лифте, застряла между этажами, и слабое мелодичное эхо в ушах передразнивает, как она просит двери открыться, а кабели – выдержать ее вес.

Снова раскат грома. Кейт хочется увидеть молнию.

– Уйди, пожалуйста, - она никогда не сможет говорить твердо и уверенно. Никогда не сможет сохранить непроницаемое выражение на лице, не сможет скрыть эмоций. И ее голос не перестанет дрожать, и панический оттенок последних слов никуда не исчезнет.

Лань, освещенная фарами. Всю свою жизнь она была ланью, специально выходящей на середину темной улицы, чтобы дождаться проезжающей машины.

И она никогда не думала, что охотник может застрелить ее.

Сойер продвигается вперед, и если бы они сейчас были где-нибудь еще, не на острове, Кейт задалась бы вопросом, не пьян ли он. Его походка, его развязная манера держаться. Вдрызг пьяный. Ей хочется назвать его вдрызг пьяным.

– Ты и я, конфетка…

Холод, холод, оцепенение. В его словах Кейт чувствует холод, лед, осознание. Ты и я. Ты и я, и я и ты, и мы. Вместе. Ты и я.

Нет. Эти слагаемые нельзя складывать. Иначе получится невообразимый ответ.

И он здесь, весь такой обворожительный и очаровательный. И нет, она не может. Не может увидеть ничего подобного. Нет. Нет. Кейт не может.

Кейт поспешно вскакивает на ноги. Стул по инерции отъезжает назад, раздается протяжный, словно рассерженный скрип металла об пол.

– Нет никаких ты и я! Ничего нет, Сойер. Ничего! – она видит, что он пытается заговорить, снова, и протестующее вскидывает ладонь, продолжая. – Разве ты не понимаешь? Господи, меня тошнит от этого дерьма. Просто перестань… перестань делать из этого что-то, чего на самом деле нет.

Пульс учащается, и Кейт прерывается на мгновение. Сойер просто стоит и внимательно изучает ее. Пристально. Заинтересованно. И она продолжает уже спокойнее.

– Да, да, нас тянуло друг к другу. Да, я хотела тебя, и ты хотел меня, но потом тебе понадобилось уничтожить все. И ты счастлив? Потому что сейчас – сейчас – между нами больше ничего нет.

Сойер подходит ближе, и нет, он не злится. Нет. Он чувствует что-то еще.

– Ничего? Совсем ничего? – еще один его шаг вперед, и Кейт отступает на два назад. Она чувствует, как угол стола впивается в бедро. И замирает. – Тогда почему ты отступаешь, Веснушка? Почему ты пялишься на меня всякий раз, когда тебе предоставляется такая возможность? – Дюймы расстояния между ними тают один за одним. Ближе, ближе и ближе. Он почти прижимается к ней. Почти.

Она учащенно дышит, и это глупо. Кейт ненавидит этого мужчину. Ненавидит. Глядя на него, она видит отражение своего разочарования. Оно словно бы отпечаталось на его лице, впиталось в каждое слово, которое он говорит. Это глупо. Это глупо, и на этом стоит закончить.

Кейт упирается ладонью в грудь Сойера, пытаясь оттолкнуть его. Нерешительно. Слабо.

– Нет, Сойер, нет. Я не хочу. Не хочу тебя. Не хочу, не хочу, не хочу, не хочу тебя… хочу тебя… Я…, - бессвязный лепет прерывается, и Кейт делает глубокий вдох. Рука Сойера сжимает ее плечо, и ей нравится чувствовать прикосновение его ладони. – … хочу тебя.

Сойер усмехается, касается выбившейся пряди ее волос, и бормочет:

– Я знаю. Я знаю…
И если бы я мог остановиться.

Он целует ее. Нежнее, чем она ожидала. Он целует ее, и она удивляется, как за последние тридцать секунд, за последние пятьдесят дней, как вообще они дошли до этого.

Кейт выгибает спину, прижимается к Сойеру всем телом. Это глупо. Глупо, глупо, ох**нно глупо. Животная агрессия возвращается, и Сойер кусает ее губы, стискивает ее руки, плечи, бедра, ягодицы настолько сильно, что, несомненно, останутся синяки.

Кружится голова, кружится, кружится, крутится-вертится, раскалывается, разрывается на части…

Она хватается за ворот его рубашки, так, что даже костяшки пальцев побелели. В порыве страсти или же от страха – Кейт не знает. В ушах звенит, и этот звон странно мелодичен.

Мелодия начинается с одного единственного аккорда. За ним еще один, еще и еще, и они сливаются в песню. Кейт слышит ее, слышит звуки фортепьяно, постепенно-постепенно-постепенно сменяющиеся чем-то еще. Сойер целует ее, и она отвечает на поцелуй, воображая, что музыка реальна, и все это – реально, так же реально, как та лошадь, уткнувшаяся носом ей в ладонь, так же реально, как тонкая белая повязка, которой касаются ее пальцы. А может быть, это все сон, одна из тех ох**нно реальных галлюцинаций, после которых она просыпается через пару часов, одна, задыхающаяся и растерянная.

Но все правда, все по-настоящему, и Кейт слышит невнятную, еле слышную мелодию. Она реальная, и Сойер реален, и все, что происходит, тоже реально.

Сойер приподнимает ее, вынуждая сесть на крышку стола. Рядом тихо гудит компьютер. И когда он стягивает ее майку через голову, Кейт хочется спросить – что же они собираются делать прямо тут. Прямо тут, когда счетчик вот-вот обнулится, и им всем придется встретиться лицом к лицу с судьбой.

Она сидит на холодном столе, вдох-выдох, вдох-выдох. Никогда прежде, когда ей доводилось заниматься сексом, она не была так напугана.

Сойер снимает джинсы, и – спокойно, спокойно – Кейт хочется смеяться – на свете еще остались мужчины, не признающие нижнее белье. Но она сдерживается и просто ложится на жесткий стол. От холода мурашки проступают на ее теле.

Он подходит ближе, и Кейт внезапно осознает, что ни один из них не сказал ни слова с тех пор, как Сойер поцеловал ее. Прерывистое дыхание, редкие сдерживаемые стоны, шум архаичной техники и музыка, слышная только ей. Все. Его руки на ее бедрах, его губы на ее шее, поцелуи и укусы, и Кейт, наконец, полностью обнажена, и не знает, что же ей потом делать с синяками и засосами.

Сойер, наконец, смотрит прямо на нее. И Кейт задается вопросом – а не планировал ли он все это пока шел вдоль пляжа, шел через джунгли и шел до этой комнатки. Он смотрит на нее, она смотрит на него, и он входит в нее. Быстро, резко, и музыка замирает.

Он начинает двигаться, и Кейт крепче цепляется за него. Это реально, они реальны, и на самом деле не важно, что она обо всем этом думает.

Пока не важно.

Раскат грома подтверждает ее слова, и шум дождя похож на звуки старого фортепьяно.


- (смена декораций) -


– Как рыбалка? – Джек видит, как Ана-Люсия морщится.

– Я определенно предпочитаю лобстера всей этой х**не, - он начинает смеяться, и, как ни странно, чувствует облегчение, как только Ана присоединяется к нему.

На несколько минут воцаряется тишина. Джек слышит, как Ана пододвигается поближе к нему, и поворачивает голову в ее сторону.

– Почему она тебя так волнует? – шепотом спрашивает Ана, глядя прямо перед собой.

– Что… я… кто? – захваченный врасплох – это еще слишком мягко сказано. Но он знает. Знает, что и о ком она спрашивает, но сейчас – сейчас – предпочитает притвориться.

– Кейт. Почему она тебя так волнует?

Джек назвал бы это хорошим вопросом, над которым ему однозначно следовало бы задуматься. Но он не хочет. И вместо ответа принимается возражать.

– Я… не знаю. Я очень плохо ее знаю. Но… тебе когда-нибудь приходилось чувствовать… симпатию к кому-нибудь… но тебе оставалось только надеяться, что она когда-нибудь выльется во что-нибудь еще?

– Да. Приходилось.


~~*~~
And airing on the side of caution
Betraying all the symptoms
But girl you shake it right
~~*~~


Похоже, Кейт была единственной, кому в прошлом повезло любить по-настоящему. Она одна из их квартета обрела любовь – и потеряла. Джек, скорее всего, столкнулся с чудом, аномалией. Он считал Сару своей собственностью, но не потому, что испытывал страсть или хотя бы влечение, а лишь потому, что она добавила капельку веры в его жизнь, полную холодных фактов и диагнозов на латыни. Его обручальное кольцо сейчас лежало в набитом ящике, среди аккуратно свернутых пар белых носков, и нескольких непарных, хранившихся по отдельности.

Ана-Люсия была замужем. Она считала это любовью, но, скорее всего, речь шла лишь о привязанности. Ана осознала, что любовью тут и не пахло, наутро после того, как муж узнал о том, что она потеряла ребенка. Она потеряла и мужа, так же невольно и так же болезненно, и потеряла заодно и свою мечту о нормальной семье. Любовь, вымышленная любовь, лживое счастье супружеской жизни.

Сойер не говорит о любви. По его мнению, это сплошной обман. Прое**вание денег, здравомыслия, свободы. И, иногда, всей своей жизни. Страсть и похоть известны ему куда лучше. И с легкой усмешкой он говорит, что охотно узнал бы эти два чувства получше.

Кейт полюбила, когда ей было двадцать. Возможно, это произошло чуть раньше, но именно тогда она, наконец, осознала, что все перестало быть просто ребячеством. Детьми они играли в «домик», и Кейт была мамой, а Том – папой. Повзрослев, она воображала это тренировкой к последующей совместной жизни.

Она знает, что значит «любить». Знает, как это больно, как ох**нно больно, когда годы стирают из памяти черты любимого лица. Если Кейт особенно постарается, она еще может вспомнить. Но в уголках его глаз ей видятся морщинки, и щетина появилась на его всегда чисто выбритом подбородке. Его голос как-то изменился, стал медленнее, с иным акцентом. Наверное, ей стоило бы назвать его изменившимся до неузнаваемости. Но Кейт знает другое – знает, что Том постепенно становится кем-то другим, кем-то еще, из-за кого она страдает, и кого она страстно желает.

У нее есть другой, кого она может любить. Кого она может любить сейчас.

Действие четвертое.

I will bounce you on the lap of silence
We will free love to the beats of science
And girl, you shake it right

I'll say it now


С рассветом гроза успокоилась, но дождь продолжался, подчиняясь лишь собственному расписанию. Теплый непрекращающийся дождь добавился к и без того повышенной влажности жаркого утра.

– Господь Всемогущий, мы только что открыли Ящик Пандоры и выпустили на волю фрустрацию, - Сойер усмехается, не отрываясь от ее губ, пока Кейт расстегивает молнию, а ее волосы лезут им обоим в глаза.

Она считала, что будет куда более удовлетворенной после. Рассчитывала, что удовлетворив свою потребность, она, наконец, сможет остановиться, и все опять станет хотя бы с виду нормально. Но вместо этого Кейт ощущала беспокойство, нарастающую подавленность, причин которой не понимала, и потому не могла успокоиться и забыть про тревогу и страх.

– Заткнись, - шипит она сквозь зубы. Его руки где-то в ее брюках, ее руки цепляются за его шею, грудь, за то, до чего она может дотянуться.

Его сердце бьется чуть-чуть слишком часто, и, б*япи**ец, это просто секс. Просто секс.

Она прижимается к нему, не так, как в люке, не так, как обычно. Чего-то не хватает, не хватает всего, и Сойеру… Сойеру нравится, когда забава обращается в дерьмо. Он называет это причинно-следственной связью.

– Тебе не нужен я, дикая кошечка. У тебя есть Джек, - кажется, каждое его слово – вонзившаяся ледяная игла, и даже его южный акцент неспособен согреть хотя бы один слог.

Кейт чуть склоняет голову налево, застегивает верхнюю пуговицу на джинсах, одергивает майку, пожалуй, чрезмерно разглаживая ее на животе.

– А у тебя есть твоя правая рука.

Сойер ожидал чего-то подобного, ожидал, что она, нае**в мужчину и доведя его почти до оргазма, поправит свои волосы, может быть, подмигнет и с легкой усмешкой уйдет прочь.

Но Кейт не уходит. И его сердце бьется чуть медленнее, а в понятиях «близость» и «разрыв отношений» Сойер видит то, чего желает она.


- (смена декораций) -


Ана-Люсия не занималась сексом уже год. Ей никогда не нравились отношения на одну ночь, и она никогда не мечтала полюбить их.

Ана не знает, как они дошли до этого. Она и Джек. Если говорить по-простому, он, пожалуй, самый жесткий человек, которого она встречала в своей жизни.

Она не уверена, что их отношения можно назвать любовью. Даже скорее надеется, что нет.

Но она поцеловала Джека. Повинуясь минутной прихоти. Он был таким грустным и подавленным, и Ана вообразила, что может быть – может быть – она может ему помочь.

Может быть, она и была полицейским, может быть, она и была убийцей, но Ана все еще оставалась женщиной. Все еще оставалась женщиной.

– Эй, эй… ты не находишь это немного…, - он прервался, его рука исследует ее обнаженную спину под футболкой, - … рискованным.

– Каким?

– Я хочу сказать… у нас уже есть один младенец на острове… и мне кажется, что нам не нужен еще один.

Ана смеется. Она снова целует Джека, и тот неохотно отвечает ей.

– Я все равно не могу иметь детей.

– Что? – Ана может чувствовать его жалость, и она отворачивается, глядя поверх его головы на джунгли.

Она отстраняется от Джека, смотрит на него сверху вниз. Он сидит, немного смущенный и весь такой сопереживающий…

Ана чувствует себя тореадором, стоящим посреди арены, вопящим «Торо! Торо!» во всю глотку, машущим красной тряпкой. И она понимает, что бледнеет, бледнеет и молится, молится, беззвучно молится, чтобы она не проснулась мертвой. И там же Джек, бегущий к ней через всю арену, неспособный держаться от нее подальше. И отвлекающий ее.

– Не важно, - она не может взглянуть на него, Господи, она не может поднять глаз.

– Подожди… ты хочешь поговорить об этом?

– Нет, Джек, я не хочу говорить, - и это конец.

– Почему… почему все вокруг думают только о сексе?

– Потому что мы е**ные животные, Джек.

Ана оставляет пещеру позади и идет вглубь джунглей. И она надеется по пути столкнуться с белым медведем…


- (смена декораций) –


Да, Сойеру нравится, когда забава оборачивается дерьмом. И он стоит, пялится на Джека, и знает, что тот самый дерьмовый момент неизбежно приближается.

Кейт стоит рядом с Джеком, ее щеки горят, а взгляд странно смущенный. Да, она идеализирует Джека, и, может быть, когда-нибудь превзойдет его. Но он, Сойер, б**дь, он принимает ее такой, какая она есть сейчас.

Нет. Он не то имел в виду.

Но то, что он не может удержать ее, это еще ни х** не значит. Он не собирается смотреть, как доктор Джек относится к ней, как к своей собственности.

Ана поджидает в своем углу. Не как рефери или просто наблюдатель. Она просто ждет.

Сойер знает, что Джек воображает себя рядом с Кейт. И он просто обязан обнулить счет.

– Что ты скажешь детишкам, Хосс? На этой фотографии ваша мамочка, когда она еще сидела в тюрьме? За убийство. Это ты им скажешь? Смотрите, как хорошо она получилась крупным планом. Или лучше другое? Да, дети, ваша мамочка скрывается от полицейских ищеек, поэтому я надеюсь, вы не возражаете, что вам приходится менять школы каждую пару месяцев? А вместе со школами и е**ные города и городишки, а, может быть, и номерные знаки? Как тебе такая картинка, Док? Очаровательный портретик мещанской жизни доктора и его беглянки-жены.

Сойер помнит историю Отелло. Нае*и мужика, вызови у него гнев и ревность – и он перережет тебе глотку. И он сам может избегать расплаты лишь до тех пор, пока старина Джек не впадет в ярость. Как жаль, что поэт так и не сказал, какому из двух недоносков досталась девчонка.

– Сойер, перестань, пожалуйста…, - Кейт. Обеспокоенная и смущенная. И избегающая смотреть в его сторону.

– Нет-нет, Кейт. Давай послушаем, что он скажет. И, Сойер, а какое будущее тебе видится для вас двоих?

Сойер поворачивается лицом к Кейт и спиной к Джеку. Пытается поймать ее взгляд, но она моргает и отворачивается, разглядывая сырое помещение бункера.

– Бродяги вроде нас… малышка, рождены, чтобы скрываться.

И Кейт уставилась на него. Недоумевающая к чему бы все это. Он как диполь. Да, она сравнит его с диполем. Он желает ее только тогда, когда не может получить, а стоит лишь ей сделать шаг навстречу, протянуть руку, он оттолкнет ее.

Похоже, они все делают не так. Они ненавидят и избегают, дерутся и лгут, е**тся и мучаются.

Они лгут. Кейт готова поспорить, что в этом-то и сокрыта главная причина всего. Они лгут.

И Кейт знает. Знает, что влюбилась в него с первого взгляда. Песок, холмы и страх, абсолютный страх. Единственная сигарета на пляже. Или что-то еще, да, должно быть что-то еще, она же насчитала пять причин, ожидая его возвращения и удивляясь, как же может бутылка, лежащая в паре шагов от нее, вызвать такую панику. Нет. Она посмотрела ему в глаза, в его е**ные глаза, когда он отдал ей пистолет с такой животной яростью, что ей тут же вспомнилась сказка о Красной шапочке. «Какие у тебя большие зубы…» Она любила его. Нет, не так. Она влюбилась в мужчину, который выбрался из пещеры, рискуя жизнью, грязный и измазанный землей, но живой, живой, живой. Она влюбилась в мужчину, опасного мужчину, любящего боль, того, кто в конце концов удержится на краю, когда все вокруг будет падать. Она влюбилась. И, Господи, как же это больно.

Она влюбилась, влюбилась, влюбилась… И мужичина, которого она любит, любит, любит, никогда не позволит ей подняться выше. Нет, он всегда будет рядом, когда она упадет вниз, усмехаясь, как последний подонок.

Кейт должна была полюбить доктора, и позволить ему исцелить ее боль. Она думала, что любит Тома, но, тем не менее, дала ему уйти. Она должна была сделать много-много всякой-всячины, но почему-то, она пришла к этому.

Кейт знает, что две лжи никогда не дадут правды. Но она так же знает, что и правда с ложью ни х** не складывается.

– Вы понятия не имеете, о чем говорите, - шепчет она. Отворачивается и уходит.

Мы лжем. Мы говорим, что совсем не боимся, что нам нравится звуки шагов в пустом, запертом помещении и щелчок повернувшегося ключа где-то за пределами нашей досягаемости.


~~*~~
Oh, but all this to learn and your hair's so free
Can't you feel all the warmth of my sincerity?
You make motion when you cry
You're making peoples lives feel less private
Don't take time away

You need motion when you cry
~~*~~


Ана-Люсия была единственной, в чьем прошлом не было проблем с отцом. La familia – семья. Полная семья. Мать. Отец. Брат. Сестра. У них никогда не было собаки, но Ане никогда ее и не хотелось.

Кейт помнит тот день так, будто бы это было только вчера. Ее отец, ее отец – военный, хороший человек – пообещал, что они пойдут в Диснейленд. Он поклялся – истинный крест – вверх-вниз, вправо-влево, что они обязательно пойдут. Он сам, мама и Кейт. Тем утром – это был вторник – Кейт проснулась, надела футболку с Минни-Маус и похожие носки и сбежала вниз по лестнице такая же радостная, как и в Рождество.

Мама была в кухне. В красном халате, у которого карманы всегда выворачивались наизнанку. Мать была в кухне, держала в одной руке кофейник, а в другой синюю чашку. Просто стояла. Не двигаясь, не наливая кофе и не помешивая его. Ее плечи поникли, и она поставила кофейник на стол.

– Извини, малышка, папе нужно было пойти на работу.

Сойер какое-то время жил с дядей. Упорно трудящимся и сильно пьющим сукиным сыном. Сойер помнил его на вечеринках в Дни Благодарения и Дни Рождения. Младший брат отца, весельчак и дамский угодник.

Издали он напоминал отца. Та же уверенная походка, гордо выпяченная грудь, извечное выражение «да пошли вы все на х**» на лице.

Вблизи он был полным дерьмом. Пьяная ухмылка, мутный взгляд, клочкообразная бородка и запах виски изо рта. Сойер окончательно разочаровался в дяде в ту ночь, когда он забыл убрать игрушечный паровозик и нарушил хваленую дядину дисциплину.

Влажные ладони. У Джека были влажные ладони, когда он сидел в приемной, а напротив сидел его отец, вцепившийся в чашку кофе так, словно кофеин был способен спасти его.

Не спас. И, подписывая обвинительный акт на своего отца, Джек удивлялся, удивлялся – и пот стекал по спине – почему его отец, его отец не мог быть хорошим человеком.

Ана не знала о своей беременности. Не знала о своей двухнедельной беременности до тех пор, пока дурман после анестезии не развеялся, и доктор, стоявший рядом с постелью, потупив взгляд, не сообщил ей, что, к сожалению, ребенок не выжил. И все, что она смогла прохрипеть в ответ, было «Какой ребенок?»

Две недели, две недели ребенок развивался в ее животе, а она даже не знала об этом. Где же был материнский инстинкт?

В первый же день, когда ее выписали из госпиталя, Ана пошла в ближайшую аптеку – перейти улицу и один квартал вниз – и купила тест на беременность. Было уже поздно, но в этом поздно была своя прелесть.

Появилась тонкая синяя линия. Отрицательный результат. Отрицательный.

Там же, стоя в ванной, она рассказала все мужу. Она думала о яслях, детском садике, погремушках и семейном фотоальбоме.

Ана плакала. В первый и последний раз оплакивала ребенка, который был бы его и ее. Плакала о том, чего она так желает, но никогда не сможет осуществить.

Действие пятое.

We all hold hands
Can we all hold hands,
When we make new friends?

– Эй, чувак! Колешь дрова? Опять?

Джек ударил топором по дереву, наслаждаясь треском расщепляемой древесины. Остановился, поднял руку и смахнул с лица капли пота и дождя.

– Херли, ты здесь зачем-то?

Тот отвел взгляд, и Джек вновь взмахнул топором.

– Да. Типа мы с Саидом слушали то радио, что дал Бернард, и мы поймали сигнал или что-то вроде. И, ну это… мы кое-что слышали. Это была музыка, чувак, что-то вроде Лоренса Уелка.

Раздражение. Бессмысленные разговоры вызывают у Джека злость и раздражение.

– И зачем ты мне это рассказываешь?

– Ну, знаешь, ты… ну ты понял?

Да. Джек знает. Или, вернее, он знал.

Глубокий вдох. Еще один удар. И перерыв.

– Я здесь больше не главный, Херли.


- (смена декораций) -


Джек слышит треск ветвей, хруст лесной подстилки.

– Что еще, Херли?

Молчание. Джек медленно поворачивается, сжимая в руке топор.

Ветер что-то шепчет, и Джек готов поклясться, что слышит слова, слова, которые он не может разобрать, но от них по коже бегут мурашки.

Никого.

Джек поворачивается обратно, и начинается дождь. Смотрит вниз, прислоняет топор к стволу дерева.

И поднимает взгляд.

– Ш-ш-ш-ш…

Среди деревьев Уолт, насквозь промокший, прижимает палец к губам.

– Уолт? – голос Джека звучит странно, и произнесенное имя больше походит на полузадушенный хрип. – Уолт?

Мальчик прижимает палец к губам и молча качает головой.

– Уолт?

И Джек опять слышит их. Слышит шепот, бормотание, бессмыслицу.

Он поспешно оглядывается. Никого.

– Уолт…

Никого. Рядом никого нет.


- (смена декораций) -


Никто не видел, как Джек пересекал пляж. Он просто возник из ниоткуда, между океаном и поселком, и ворвался в палатку Сойера.

– Мне нужно оружие, Сойер. Я видел Уолта, он был там и мы должны забрать его. Дай…

– Ты видел Уолта? – Саид шепчет это как молитву – вопрос, ответ на который совсем не хочется слышать.

– Да, да, я видел Уолта. Сойер…, - безумный взгляд. Джек чувствует, что у него безумный взгляд. Ему нужно оружие, ему просто нужно оружие, пойти в джунгли и убедиться, что с Уолтом все в порядке, просто начать хоть капельку контролировать ситуацию.

– Нет, Джек, подожди. Этого может и не быть…, - Саид идет к Джеку и Сойеру, вскинув руку, подобно полицейскому, но Джек игнорирует его.

– Нет, я не могу ждать! Мальчик там, в джунглях, и мы должны вернуть его. Дай мне е**ные стволы, Сойер! – казалось, он только-только объяснял это Саиду, а потом вдруг резко повернулся к Сойеру.

Драка не была для Джека в новинку. С тех самых пор, как он открыл глаза и увидел зеленый полог джунглей, а потом и горящий авиалайнер на песке, началось его противостояние с Джоном Локком. Сейчас были Другие – и Джек встретился лицом к лицу с невидимым врагом, сражавшимся за право обладать землей и территорией. 1492 год, и доктор Джек Шеппард готов воспарить в ярко-синие небеса. И надеяться, что они не забыли взять с собой зараженные оспой одеяла***.

Он боролся с собственным отцом, их постоянные стычки в конце концов привели к тому, что они стали друг другу чужими. Пьяные выкрики, вопли, и в результате – разбитая бутылка и отставка с поста заведующего хирургическим отделением.

Он боролся с мрачным выражением лица – всякий раз, когда входил или выходил из операционной. Надевал повязку и работал руками – четко, методично. Боролся с будущим, беспрестанно двигаясь вперед.

Он может победить Сойера. Бл*п**дец, он способен победить Сойера.

– Что, мы начинаем охоту на людей? Игра в гольф малость устарела? – задница. Б**дь, он – настоящая задница. Джек видит Кейт, остановившуюся неподалеку, и знает, что она не будет вмешиваться. Не встанет на его сторону. И, почему-то, он совсем не удивлен.

– Сойер, дай мне стволы.

– А что я получу взамен?

Удар в челюсть. Сойер сплевывает кровь, Джек потирает ноющие костяшки пальцев и смотрит, как тот вытирает рот тыльной стороной ладони.

– Вынужден заметить, сосед, что мистер Роджерс**** будет недоволен этим поступком.

Ударить снова. И снова. Почувствовать, как чья-то рука сомкнулась вокруг горла, подавиться рвущимся наружу потока бранных слов. Джек не слышит ничего, ничего, и, когда он снова заносит кулак, ему кажется, что он в госпитале, он вернулся в госпиталь завершить незаконченные дела.

Он чувствует, как кто-то хватает его за руки и тянет назад, назад, назад. Его ноги прочерчивают длинные борозды в песке. Во рту – кровь, и плечи болят.

Джек поднимает взгляд и видит Ану, стоящую между ними. И Кейт, чуть в стороне, скрестив руки на груди.

– Дай. Мне. Стволы.

Это именно то, что называют «целеустремленностью». То, что называют «одержимостью».


- (смена декораций) -


Саморазрушение никогда еще не заканчивалось ничем хорошим.

Он нашел их. Или, вернее, они нашли его. Другие. Сначала их было два, потом остался только один, и там же был и сам Джек, завязший в липкой грязи, и, похоже, еще и в крови. Джек помнит, как сжимал пистолет, в котором не было патронов, но он все равно оставался пистолетом. Пистолетом.

Джек почти убил человека. Джек взял пистолет и выстрелил, и окровавленный человек безжизненно рухнул на землю. Джек почти убил человека. И Джек убежал. Видишь, как Джек убегает? Джек – герой, спустившийся с неба на землю. Он лишился всего – значка, участка и чести из-за одного лишь только выстрела.

Джек – хирург. Он видел все, из чего состоит человеческий организм, видел все, что скрыто под кожей, мышцами и костями. И он поднимал руку с пистолетом снова, снова и снова, и – странно – детская песенка звучала у него в ушах. «Остались от козлика рожки да ножки…»

Джек видел, как один, или два, или три пациента умирали на его операционном столе. Но в этом не было его вины. Дело было в чем-то другом. Или он ехал слишком быстро, или его жена малость двинулась, или лестница не выдержала его веса или он не заметил, что выхлопная труба забилась. Джек же лишь пытался спасти их.

Он не знает, как это называется, когда спаситель начинает играть роль убийцы.

Но Ана знает, как это. Как смерть, только вместо гроба и могильного камня тебе достаются наручники и наказание, покаяние, преследование. Обещание, что это никогда не повторится, и разбор собственных ошибок. В одиночку.

_________________
Стерва...